Сильвия Федеричи - Калибан и ведьма

«Великое заточение» (стр. 38-64).

[56] В то время как Хакетт Фишер связывает убыль населения в Европе в XVII веке с социальными последствиями Революции цен (стр. 91-92), Петер Кридте

предлагает более сложную картину, утверждая, что демографический спад был

вызван соединением мальтузианских и общественно-экономических факторов.

156

Убыль была, по его мнению, ответом на увеличение населения в XVI веке с

одной стороны, и ответом на присвоение лендлордами большой части дохода

от сельского хозяйства с другой (стр. 63).

«Интересное наблюдение, которое поддерживает мои аргументы

касательно связи между демографическим спадом и про-

наталистскими государственными политиками, предлагает

Роберт Дюплесси (1997), который пишет, что после

демографического кризиса XVII века восстановление шло гораздо

быстрее, чем после эпидемии Черной смерти. Понадобилось

столетие, чтобы снова начался прирост населения после эпидемии

1348 года, в то время как в XVII веке процесс роста возобновился

менее чем через полвека (стр. 143). Эти оценки показывают, что в

Европе XVII века был гораздо более высокий уровень рождаемости, вероятно связанный с яростной атакой на любые формы

контрацепции».

[57] Био-власть – это понятие, которое Фуко использует во введении к

«Истории сексуальности» (1978), чтобы описать сдвиг от авторитарной формы

правления к более децентрализованной, сосредоточенной на «укреплении

силы жизни» в Европе XIX века. Био-власть выражает растущую

озабоченность на государственном уровне гигиеническим, сексуальным и

уголовным контролем над телами индивидуумов, а также ростом населения, его миграцией и их включением в сферу экономики. Согласно этой парадигме

подъем био-власти шел рука об руку с подъемом либерализма и обозначил

конец правового и монархического государства.

[58] Я делаю это различие, держа в уме обсуждение канадским социологом

Брюсом Кёртисом фукианского понятия «населения» и «био-власти». Кёртис

противопоставляет понятие «населённости», которое было актуальным в XVI и

XVII веках, понятию «население», которое стало основой современной науки

демографии в XIX веке. Он подчеркивает, что «населённость» была

органическим и иерархическим понятием. Когда меркантилисты

использовали его, они были обеспокоены той частью тела социума, которая

создает блага, т.е., фактическими или потенциальными рабочими. Более

позднее понятие «населения» является атомистическим. «Население состоит

из многих неразделенных атомов, распределенных в абстрактном времени и

пространстве, – пишет Кёртис, – с его собственными законами и структурами».

Я утверждаю, однако, что эти два понятия неразрывно связаны, так как и в

меркантилистский, и в либерально-капиталистический период понятие

населения работало на воспроизводство рабочей силы.

[59] Расцвет меркантилизма пришелся на вторую половину XVII века, его

господство в экономической жизни ассоциировалось с именами Уильяма

Петти (1623-1687) и Жана-Батиста Кольбера, министра финансов при

Людовике XIV. Однако, меркантилисты конца XVII века только

157

систематизировали или применяли теории, разработанные в XVI веке. Жан

Боден во Франции и Джованни Ботеро в Италии считаются прото-

меркантилистскими экономистами. Одна из первых системных формулировок

меркантилистской экономической теории обнаруживается у Томаса Мана в

«Богатстве Англии во внешней торговле» (1622).

[60] Обсуждение нового законодательства против инфантицида см. (среди

прочих) у Джона Риддла (1997), 163-166, Мерри Уиснер (1993), 52-53, и у

Мендельсона и Кроуфорда (1998), которые пишут, что «одинокие женщины

были более склонны к совершению инфантицида, чем любая другая группа

общества. Исследование инфантицида в начале XVII века показало, что из 60

матерей 53 были одинокими, 6 были вдовами» (стр. 149). Статистика также

показывает, что инфантицид наказывался даже чаще, чем колдовство.

Маргарет Кинг пишет, что в Нюрнберге «между 1578 и 1615 годом за это

преступление казнили 14 женщин, а за колдовство только одну. Парламент

Руана с 1580-х по 1606 возбудил одинаковое количество уголовных дел в связи

с инфантицидом и колдовством, но за инфантицид наказывал более сурово.

Кальвинистская Женева демонстрирует гораздо более высокий уровень казней

за инфантицид, чем за колдовство; с 1590 по 1630 год 9 женщин из 11

обвиняемых были казнены за инфантицид, по сравнению с только одной из 30

обвиняемых в колдовстве (стр. 10). Эти оценки подтверждаются Мэрри

Уиснер, которая пишет, что в Женеве, например, из 31 женщины, обвинённых

в инфантициде, 25 были казнены, по сравнению с 19 из 122, обвинённых в

колдовстве (1993:52). Женщин в Европе казнили за инфантицид вплоть до

конца XVIII века.

[61] Интересная статья на эту тему: Робер Флетчер «Ведьминская фармакопея»

(«TheWitches' Pharmacopoeia», 1896).

[62] Ссылка на итальянскую феминистскую песню 1971 года «AbortodiStato»

(«Государственный аборт»).

[63] Margaret L. King, «Women of the Renaissance» (1991), 78.

ОзакрытииборделейвГерманиисмотреть Merry Wiesner, «Working Women in Renaissance Germany» (1986), 194-209.

[64] Обширный каталог мест и лет, где и когда женщины были изгнаны из

ремесел можно найти у Дэвида Херлихи в «Женщины, семья и общество в

средневековой Европе: исторические эссе». Providence: Berghahan, 1978—1991.

Также смотреть MerryWiesner (1986), 174-185.

[65] MarthaHowell (1986), Chapter 8, 174—183. Хауэлл пишет: «В комедиях и

фельетонах того времени часто изображали торговок и лавочниц, как

сварливых мегер, не только высмеивая или ругая за принятую ими роль в

рыночном производстве, но зачастую даже обвиняли их в сексуальной

агрессии» (стр. 182).

158

[66] В обстоятельном критическом разборе теории общественного договора

XVII века, сформулированной Томасом Гоббсом и Джоном Локком, Кэрол

Пейтман (1988) утверждает, что «общественный договор» базировался на

более фундаментальном «сексуальном договоре», который утверждал право

мужчин присваивать женские тела и женский труд.

[67] Рут Мазо Каррас (1996) пишет, что термин «Простая женщина» обозначал

женщину, доступную всем мужчинам; в противовес термину «простой

мужчина», который характеризовал индивида скромного происхождения и

мог быть использован как в уничижительном, так и в похвальном смысле, этот

термин не подразумевал ни недостойного поведения, ни классового единства»

(стр. 138).

[68] О семье в период «перехода» см. Лоуренс Стоун (1977); Андре Бюргьер и

Франсуа Лебрен, «Священники, государь и семья», у Бюргьер и др., «История

семьи: Влияние современности» (1996). Том 2, с. 95 и далее.