Николай Пашкин - Византия в европейской политике первой половины XV в (1402–1438)

Вопреки официальной позиции греков Димитрий не только остался на стороне Базельского собора, но и продолжал убеждать византийского императора в правильности своей позиции. Как следует из письма [497], автор уже не один раз в ответ на просьбы императора в таком именно духе отправлял ему свои доклады из Базеля, причем в последнем письме из Феррары Иоанн VIII Палеолог поставил якобы под сомнение справедливость его посланий [498]. Примечательно, что на это Димитрий ответил яростной критикой в адрес Дисипата и некоторых других лиц, которые, по его мнению, вводят императора в заблуждение и уже заставили его разорвать отношения с Базельским собором. О каком Дисипате в данном случае идет речь, непонятно. Скорее всего об Иоанне, который, будучи последним византийским послом в Базеле, прервал переговоры с собором и обратился на сторону папы. Димитрий в своем письме уверял императора, что собор в Ферраре, в отличие от Базельского, не пользуется признанием у христиан Запада, поэтому грекам нечего ждать помощи от папы. По его словам, последней надеждой империи является Базель — только он способен организовать поход против турок. Автор упрекнул византийского правителя в том, что своим решением поддержать папу он взял на себя вину за разжигание новой схизмы. Заканчивая письмо, Димитрий призвал Иоанна VIII пересмотреть свое мнение, приехать в Базель и тогда, считал он, папе не останется ничего другого, как примириться с собором [499].

Приведенные данные свидетельствуют о глубоких сомнениях, которые византийский император продолжал испытывать и после приезда в Феррару и открытия униатского собора. Его по-прежнему интересовала обстановка в Базеле, и он получал информацию о ней, пользуясь услугами вышеупомянутого Димитрия, который находился там в качестве частного лица. С другой стороны, император испытывал сильное давление со стороны той части своего окружения, которая выступала за союз с папой. Во главе этой партии вероятнее всего стоял сам патриарх. Однако в то же самое время и в Базеле по-прежнему не оставляли надежды переманить греков на свою сторону. Письмо Димитрия императору, видимо, было составлено под непосредственным влиянием базельских руководителей, что давало автору право делать свои заявления от имени собора.

Как бы то ни было, греческая делегация осталась в Ферраре, откуда в феврале 1439 г. собор переехал во Флоренцию. Находясь в зависимости — в том числе материальной — от папы и его политических союзников, византийцы в любом случае были сильно ограничены в своих политических возможностях. Наиболее же серьезным выводом для греков было то, что Ферраро-Флорентийский собор на самом деле не пользовался настоящим признанием за пределами Италии.

Воссоздавая картину политических взаимоотношений Византии и Запада, необходимо остановиться на вопросе о том, каким видели представители той и другой стороны возможный результат этого процесса, до какой степени совпадали или не совпадали их ожидания в этой области. Аксиоматичным является тезис, что Византия добивалась от Запада помощи против турок, и в этом состояла ее главная, если даже не единственная, цель. Но как представляли себе византийцы конкретные формы этой помощи, как связать это с принципами их дипломатической практики и, наконец, как ту же самую проблему склонны были решать на Западе?

Ответ на последнюю часть вопроса лежит на поверхности. Как известно, на Западе наиболее верным способом отражения османской угрозы считался крестовый поход. Идея крестового похода сохраняла свою значимость и в XV в., об этом еще будет сказано ниже. Однако едва ли есть основания применить аналогичный вывод к Византии. Формируя свои отношения с Западом, греки, как бы часто они ни слышали рассуждения на эту тему от латинян, будь то папа или германский император, сами никогда не высказывали подобных идей [500]. Опыт прошлого ни в коей мере не располагал к этому. При всем том, что крестовый поход мог увенчаться успехом, у византийцев не было никаких гарантий того, что за ним не последует новая волна ожесточения в отношениях между православными и католиками [501]. Известно, например, что в 1422 г. Константинополь посетил посол французского и английского королей — Карла VI и Генриха V — бургундский рыцарь Жильбер де Лаинуа. Перед этим он побывал в Польше, а в византийской столице должен был еще застать посольство папы, возглавляемое Антонием Массанским. Его цель состояла в том, чтобы оценить шансы на очередной крестовый поход. Но на Запад он вернулся с убеждением в слабой возможности подобного мероприятия и, судя по всему, не нашел понимания в Константинополе [502].

Возможно, поэтому уровень реальных запросов, с которыми византийские дипломаты отправлялись на Запад, может показаться более чем скромным. Если речь шла об оказании конкретной помощи, то под этим подразумевались, как правило, либо финансовые пожертвования, что хорошо видно на примере отношений с Арагоном, либо очень ограниченное военное содействие, что демонстрируют отношения с Венецией, которой неоднократно предлагалось участие в совместных операциях, имевших весьма узкое и конкретное назначение. Это был едва ли не предел того, что византийский император рассчитывал реально получить от Запада, хотя настоящие потребности Византийского государства были несоизмеримо шире.

Однако лишь этим подход Византии в отношениях с Западом не исчерпывается. Если проследить серию многочисленных дипломатических контактов, то можно выявить общую закономерность, которая пронизывает содержание поздневизантийской внешней политики. Она состоит в том, что Византия пыталась в этот период играть роль посреднической, объединяющей, консолидирующей силы в европейской политике. Это видно на множестве примеров. В 1402 г. Мануил II Палеолог предлагает Венеции урегулировать отношения с Генуей. Затем на протяжении многих лет император упорно пытался погасить венгерско-венецианский конфликт. Хотя эти попытки так и не увенчались успехом, нигде посредническая политика Византии не проявилась так наглядно. На то были веские причины. Оба этих государства — Венгрию и Венецию — связывала с Византией общая проблема: турки и необходимость вести борьбу с ними. Затяжной и трудноразрешимый конфликт развел по разные стороны наиболее вероятных и естественных союзников. Если Венгрия, которую Сигизмунд объединял личной унией с Германской империей, с тех пор концентрировала в себе мощь континентальной Европы, то Венеция обладала огромным потенциалом на море. Однако альянс этих двух сил, которые византийские дипломаты настойчиво пытались примирить, так и не стал реальностью. Если вспомнить, что их противостояние прямо или косвенно затрагивало весь спектр европейских государств, то надо признать, что этот конфликт в глазах византийского императора был наиболее трагическим фактом.