Николай Пашкин - Византия в европейской политике первой половины XV в (1402–1438)

Путешествие греков от Константинополя до Венеции длилось два с половиной месяца. Трудности пути тяжелым бременем легли на плечи пожилых участников делегации, в том числе самого императора и патриарха. Но кроме физических тягот не менее мучительным было ощущение неуверенности в том, что ждет впереди. Это чувство, с которым византийцы покинули свою столицу, в дороге только усилилось. На Пелопоннесе их настигло известие о смерти императора Сигизмунда. Эта новость стала настолько тяжелым ударом, что император Иоанн VIII подумывал о том, имеет ли смысл вообще ехать дальше [488]. Однако путешествие продолжалось. 8 февраля 1438 г. галеры бросили якорь в венецианском порту В обстановке полной торжественности высокие гости сошли на берег.

Очутившись на Западе, греки лишний раз убедились, что здесь царит раскол. Не могло быть и речи о том, что большинство правителей Европы станут участниками вселенского собора. Вставал вопрос, куда двигаться дальше. По поведению византийцев в первые дни после прибытия никак нельзя было сказать, что они намеревались отправиться прямо к папе, который ожидал их в Ферраре. Сиропул, у которого мы находим сведения об этом, пишет, что делегаты начали бурно обсуждать дилемму, ехать ли к папе или на Базельский собор [489]. В связи с этим венецианский дож сообщил императору, что греки могут оставаться в Венеции сколь угодно долго, чтобы взвесить свои планы и решить, в каком направлении продолжить путь. Известно, однако, что изначально власти республики, опасаясь раздражения турецкого султана, не желали, чтобы византийцы задерживались в их городе. Но венецианцы были союзниками папы. В таком случае заявление дожа одновременно могло выражать и его неуверенность в том, что греки непременно поедут в Феррару, и надежду на то, что во время их пребывания в Венеции их молено будет убедить в этом.

Император, как пишет далее Сиропул, решил посоветоваться с патриархом. Но тот сослался на болезнь и попросил, чтобы сначала государь обсудил все в своем кругу и сообщил ему свое мнение. Императора не удовлетворил такой уклончивый ответ, и он послал сказать патриарху, что должен знать позицию всех членов совета, поскольку одни призывают ехать к папе, а другие считают это нецелесообразным в настоящий момент. Очевидно, патриарх ответил, что знает, кем высказываются подобные суждения, но когда он явится на совет, то опровергнет их [490]. О позиции и раздумьях патриарха свидетельствует также послание венецианского сената папе от 17 февраля, в котором говорилось следующее: «…патриарх Константинопольский один пожелал переговорить с нами за закрытыми дверями и получить от нас совет. Он сказал, что император и он сам прибыли сюда, чтобы заключить церковную унию, к которой очень стремятся, но и до, и после своего прибытия слышали о разногласиях между папой и Базельским собором, а также между папой и некоторыми христианскими князьями, и потому он просил у нас совета, что ему делать дальше, и попросил, чтобы этот разговор остался в тайне… Мы же ответили ему, что Базельский собор больше не может называться собором, так как основные и почтенные прелаты покинули его и лишь некоторые остались там, не имеющие высокого сана, которые не хотят ни унии, ни мира, не имеют никаких других благих намерений, кроме как посеять схизму и раскол, потому что таким способом рассчитывали повысить свой статус… Затем мы сказали, что между папой и христианскими князьями нет никаких конфликтов и, более того, все самые влиятельные государи находятся в согласии с волей Его Святейшества, благоволят ему, за исключением разве что арагонского короля, который стремится заполучить королевство Сицилийское (Неаполитанское. — Н. П .), а так как папа не расположен к нему, но поддерживает короля Рене Анжуйского, то правитель Арагона настроен против папы. То же самое можно сказать и о герцоге Миланском, который давно пытался и пытается теперь отнять часть земель церкви и всеми способами старается нанести ущерб личности и положению папы. Но из других государств не знаем никого, кто был бы против него. После этого мы дали совет патриарху, чтобы император и он сам объединились с понтификом, и чем скорее это случится, тем лучше. Патриарх охотно выслушал нас, после чего сказал, что хочет все обдумать» [491].

Скорее всего, ответ венецианцев лишь утвердил патриарха в его собственном мнении. Уже 17 февраля (этим же днем датировано письмо сената, но разговор мог иметь место немного раньше) он писал представителям кастильского короля на Базельском соборе, что в ближайшее время греческая делегация отправится к папе в Феррару. Правда, тут же он давал понять, что не считает закрытым вопрос о том, где будет проходить униатский собор. Патриарх писал, что еще предстоит обсудить это с папой и выбрать подходящее место [492]. Что же касается решения императора, то оно стало окончательным не ранее 18 февраля, когда состоялось очередное заседание совета [493].

Свою роль в этом могло сыграть общение со знатными представителями от курии, явившимися 12 и 13 февраля. Один из них был не кто иной, как Николай Альбергати, назначенный президентом униатского собора. На совете прозвучало предложение дождаться кардинала Чезарини, который прибыл 20-го, но император пожелал, чтобы к его приезду решение было принято. 25 февраля Иоанн VIII Палеолог обратился с письмом к Базельскому собору. Письмо не содержало никаких претензий к оставшимся там депутатам. Император лишь сообщал, что после долгого и изнурительного пути ему и другим делегатам, ввиду их старости и плохого здоровья, невозможно совершить еще один переход на лошадях, поэтому он просил всех участников собора приехать в Феррару [494]. Это был еще один призыв византийского правителя к всеобщему компромиссу. 28 февраля византийцы покинули Венецию.

Поведение греков после прибытия на Запад ясно показывает, что атмосфера раскола и конфронтация, обнаруженная ими на Западе, воспринимались крайне негативно, и вопрос о дальнейших шагах не считался предрешенным. Император, по-видимому, еще не исключал возможность стать посредником между папой и Базельским собором, однако реальными инструментами влияния на ситуацию он не обладал. В то же время патриарх занял гораздо более твердую позицию в пользу папы, которая лишь укрепилась после закулисных переговоров его с венецианским сенатом. Следует признать, что сделанный греками выбор был наиболее реальным в сложившейся ситуации.

До недавнего времени считалось, что упомянутое выше письмо императора от 28 февраля было его последним посланием, которое он отправил в Базель. Однако недавно появились данные о том, что его неофициальные контакты с Базелем продолжались. Среди материалов архивных коллекций было, в частности, обнаружено письмо императору из Базеля от некоего грека но имени Димитрий [495]. Из письма следует, что оно само явилось ответом на императорское послание, отправленное из Феррары 10 июля 1438 г. Прямой и достоверной информации об авторе нет. Однако в протоколах Базельского собора начиная с мая 1437 г. несколько раз упоминается грек с именем Димитрий, являвшийся грамматиком и учителем греческого языка при Базельском университете. По имеющимся данным, к указанному времени он уже несколько лет проживал в Базёле, но при этом посылал деньги своей семье, которую оставил в Византии. По всей видимости, авторство письма принадлежит этому человеку [496].