Норберт Элиас - Придворное общество

Среди этих свойств — достигнутый уровень развития рефлексии о людях, или, иными словами, уровень самодистанцирования. Сравнительно с персонажами более ранних романов близкого жанра — «Астрея» — и конечно же не одна только «Астрея» — представляет некоторую новую стадию. На этой стадии люди уже в значительно большей степени способны абстрагироваться от самих себя и взглянуть на себя со стороны. Они как бы взошли на более высокую ступень винтовой лестницы сознания. С этой новой ступени они могут одновременно увидеть самих себя стоящими и действующими на предшествующей ступени лестницы, наблюдать и рассматривать самих себя в общении с другими людьми на этой прежней ступени.

Сам тип любовных отношений, которые мы здесь встречаем, оказывается проявлением этой обостренной способности контролировать свои аффекты, дистанцироваться от людей в их взаимных отношениях и от самого себя. Такая способность соответствует описанной выше смене конфигурации людей и, в особенности, изменению взаимозависимостей в ходе нарастающей централизации государственной власти и все более заметному формированию аристократических элит. При этом немаловажно, что идеал любовных отношений, стоящий в центре всей «Астреи», представляет собою, собственно, идеал не высшей и самой могущественной придворной аристократии, а скорее идеал среднего слоя аристократии. Д’Юрфе совершенно сознательно противопоставляет этот идеал как более благородный, чистый и цивилизованный любовный этос пастухов и пастушек — то есть представителей нижестоящего по рангу слоя дворянства — более вольным и чувственным любовным нравам господствующей придворной аристократии. Легко может воз никнуть впечатление, будто «Астрея» — совершенно аполитичное, «сугубо литературное» произведение. Проблемы любви находятся в центре всего романа. Подобно многим другим людям эпохи гражданских войн, которые тщетно боролись против человека, ставшего королем и отныне находящегося в центре двора, а отчасти, конечно, и против растущей власти монарха, д’Юрфе отложил в сторону свой меч и творит теперь для уставших от войны людей мечту о простой и мирной пастушеской жизни. Однако он все же, на идеологическом уровне и идеологическими средствами, продолжает эту борьбу в своем романе. Простая, добрая, свободная жизнь низших по своему положению пастухов и пастушек снова и снова противопоставляется нравам и обычаям знатных придворных дам и господ — подлинных властелинов этого мира. А повторяющийся акцент на различии в любовном поведении двух этих групп особенно отчетливо показывает нам продолжение борьбы на другом уровне. Теперь это происходит в форме полемики между двумя различными ценностными установками, в форме протеста против становящегося все более неизбежным стягивания знати к королевскому двору, в форме полуприкрытого спора с господствующей придворной аристократией. «Астрея» показывает нам в ранней, но весьма парадигматичной форме взаимосвязь между двумя аспектами сильного цивилизационного сдвига. Этот сдвиг — где-то раньше, где-то позже — можно наблюдать в европейских обществах начиная примерно с XV века. С одной стороны, универсальное превращение стороннего принуждения в самопринуждение, усиленное формирование совести, так называемая «интериоризация» социального принуждения в форме «этоса» или «морали». С другой стороны, движения, направленные на то, чтобы избежать цивилизационного принуждения путем ухода из цивилизованного общества в оазисы более простой, преимущественно сельской жизни, отчасти играя, отчасти всерьез. Этот цивилизационный сдвиг состоит в возникновении взаимосвязи между усилением самопринуждения и уходом из него в мир грез. Уже здесь мы видим, что эта цивилизационная диалектика импульсов в формировании совести, в морализации, в «ингериоризации» цивилизационного принуждения и сдвигов, рождающих попытки бегства от цивилизационного принуждения или мечты о таком бегстве, наблюдается чаще всего в средних слоях дворянства, в слоях, ведущих борьбу на два фронта. Этот раскол почти не наблюдается в самых высших и могущественнейших господствующих слоях — и мы видим, почему это именно так. Некоторые черты этого раскола обнаруживаются в развитии не только средних слоев буржуазии, но уже и в любовном этосе изображенных в «Астрее» средних слоев дворянства.

Слово «любовь» в его сегодняшнем употреблении нередко заставляет нас забыть о том, что тот идеал любви, который европейская традиция то и дело рассматривала как модель реальных любовных отношении, есть форма эмоциональной связи между мужчиной и женщиной, определяющейся в значительной мере общественными и личными нормами. В «Астрее» мы находим это моделирование аффектов как идеал среднего слоя аристократии, уже наполовину привязанного ко двору. Любовь героя этого романа Селадона к героине Астрее — это не просто страстное желание мужчины обладать определенной женщиной. Мы находим здесь, в аристократической версии, такую форму любовного отношения, которое весьма сродни романтическому идеалу любви, как его выражает буржуазная литература позднейшего времени. Это страстная взаимная эмоциональная привязанность одного холостого молодого мужчины и одной незамужней молодой женщины; эта страсть может найти реализацию только в брачном союзе между ними и по своему характеру предполагает высшую степень исключительности. Определенный мужчина стремится только к этой женщине, и ни к какой иной, и, напротив, эта женщина стремится только к этому мужчине. Такой идеал любовного отношения предполагает, следовательно, высокую степень индивидуализации чувства. Он исключает любое, сколь угодно мимолетное, любовное отношение одного из партнеров к третьему лицу. При этом здесь перед нами два человека, средства самоконтроля которых профилированы уже очень индивидуально, а сковывание аффектов броней достигло высокой степени дифференциации. Следователь но, стратегия ухаживания также оказывается более трудной и томи тельной, чем прежде. Здесь молодые люди уже настолько опираются на свои собственные силы, в том числе и в социальном отношении, что отец и мать, даже если они противятся их выбору, едва ли могут что-либо поделать с силой любовной привязанности. Ухаживание бывает здесь трудным и полно опасностей. Оба молодых человека должны испытать друг друга. На игру их любви оказывает влияние не только сила — наполовину невольной, наполовину же произвольной — маскировки их аффектов, но и сознание этой маскировки, рефлексия над ней. Что в действительности происходит под маской любовного партнера? Насколько подлинны, насколько достоверны его чувства? В менее индивидуализированных, более пространственно тесных группах обычно существуют традиционные семейные средства контроля и ритуалы, существует своего рода мнение семьи о молодых людях, которые хотят или должны вступить в брачный союз между собою. Здесь молодая женщина и молодой мужчина должны всецело полагаться на свое собственное суждение и свое собственное чувство. Уже по одной только этой причине любовное отношение такого рода может достичь удовлетворения только после длительных личных испытаний, только после преодоления многих недоразумений и проверок, которые отчасти создают сами партнеры, отчасти же производят другие люди. Немалую часть романа наполняет описание многотрудной и часто рискованной стратегии любовного ухаживания, которая непременно предполагает задержку и отлагательство. Это также одно из проявлений нарастающей дистанцированности человека от человека.