Петр Еремеев - Арзамас-городок

Литературные заработки во времена Жуковой были скромными, Мария Семеновна частенько отходила от письменного стола и подрабатывала кистью. Ей позволили бывать в Эрмитаже царского дворца, она приходила туда с красками, как на праздник. Полотна старых западных мастеров завораживали, открывали мир незнакомый и волнующий. Но главное, как эти французы, англичане, голландцы, а уж что говорить об итальянцах — как они глубоко чувствовали натуру, писали легко, изящно, изливаясь восторгом таких сочных, солнечных красок?! Мария Семеновна скоро вошла во вкус работы, делала недурные копии и их охотно брали на комиссию художественные магазины. Иногда она нарочито проходила по Невскому мимо знакомых витрин и поглядывала «чужими глазами» на свои холсты. А что, весьма и весьма недурственно! — горделиво думалось ей и она благодарно вспоминала далекий Арзамас,　классы Ступинской школы, где была так усидчива, где так не хотелось уступать воспитанникам академика.

Однажды в Эрмитаже Жукова сидела за мольбертом и как всегда увлеченно работала. Она не слышала, как сбоку подошла красивая женщина с высокой прической и в элегантном платье. Мягкий шорох шелка выдал незнакомку. Мария Семеновна повернулась и тотчас узнала: то была Александра Федоровна, супруга царя. Художница тотчас встала и опустилась в глубоком реверансе.

— Простите, ваше величество, я не сразу заметила…

Французский, на котором заговорила Мария Семеновна, видимо, понравился императрице. Она подошла поближе, внимательно посмотрела копию.

— Вы меня приятно удивили. У вас не холодная душа, откуда такие навыки?

— Я брала уроки у Ступина, в Арзамасе, и в доме княгини Софьи Голициной…

— Наслышана про заведение господина Ступина. Как вас, простите…

— Жукова Мария Семеновна.

— Вы, мадам, не сочтите за вторжение… Я замечаю, вы здесь не впервые.

Жукова призналась, что она подрабатывает, у нее сын на руках, с мужем разъехались…

— Мне рекомендовали вашу книгу… Мадам, я к вам с просьбой, не напишите ли миниатюру императора…

Мария Семеновна обрадовалась: не часто царствующие особы делают заказы копистам в Эрмитаже…

— Сочту за великую честь, ваше величество!

И Жукова выполнила заказ, и он понравился царице. Императорская фамилия в таких случаях часто делала подарок автору, и подарок тот, разумеется, превышал принятую стоимость исполненной работы…

В Эрмитаже Жукова обратила внимание на Филиппа Берже. Пожилой француз все еще с похвальным упорством постигал таинство колорита старых мастеров. Слыл француз миниатюристом, художник отличался французской жизнерадостностью, бывал даже излишне шумен и чрезвычайно галантен. Мария Семеновна с давних-давних лет благоговела перед людьми искусства — Берже стал приятной неожиданностью　в чреде ее однообразных рабочих дней. Поначалу она сочла любезности Филиппа, его внимание даже за чудачество, но потом-то женским чутьем поняла, что французом овладело чувство искренней симпатии к ней. Сложившийся уже художник, Берже вызвался передать ей все, чего достиг он сам на бесконечной и трудной дороге изобразительного искусства. Жукова тяжело переживала свое затянувшееся одиночество в столичном муравейнике. Они стали встречаться вне стен Эрмитажа, и писательница ожила в теплой атмосфере мужского внимания и заботы… [55]

В северной столице Жукова осознала себя, поверила в свое назначение, стала писательницей. Здесь увидели свет ее повести, тут появились доброжелательные рецензенты, авторитетные читательские признания, отсюда пошла ее известность по России… Но столицы и требуют от творческих людей многого, иногда слишком большой дани. Хрупкий с детства организм молодой женщины не выдержал творческого напряжения, промозглых зим, холодных дождей осени и затяжных весенних туманов — она часто простывала, и наконец у нее развилась «модная» тогда чахотка, кажется, навсегда прижившаяся в Петербурге.

В летние месяцы Мария Семеновна уезжала к родителям в Саратов, пила кумыс, оживала, тешила себя надеждами, но коварная болезнь назойливо и неизменно напоминала о себе в сырые месяцы года.

В 1838 году писательница уехала на юг Франции, но вскоре вернулась: в Петербурге выходила ее книга и вдруг издателю потребовался автор. В 1840 году Жукова опять уезжает за границу, теперь ее сопровождает в ту же Францию Филипп Берже.

Два художника, да в придачу еще и писатель…

Мария Семеновна поприжала в себе художника, она еще в России решила, что напишет книгу о том, что увидит и по-своему переживет. Вот почему в путешествии по югу Франции она не расставалась с записными книжками и заставила своего «чичероне» работать, «снимать виды», как говорили тогда.

Да зачем тебе это, Мари? — Филипп искренне удивлялся.　Надобно, мон шер! — уклончиво отвечала она, поначалу зачем-то скрывая мечту о книге. Но потом призналась и добавила: — Твои рисунки украсят текст — так ты навеки останешься со мной, мон ами…

Явно польщенный Берже в своей широкополой художнической шляпе с пером лихо взбодрил свои густые усы и короткую бородку а-ля Ришелье, картинно раскланялся и заторопился сказать по-русски:

— Спасьибо, Маша!

Книга рождалась легко, оказалось, что она уже жила в авторе. Мария Семеновна догадалась: она давно подготовлена к работе французскими книгами из библиотеки Бутурлиной-Жуковой, своей свекрови…

«Очерки Южной Франции и Ниццы» вышли в 1844 году в издательстве книгопродавца Иванова.

Издание получилось изящным, даже роскошным. Его украшали двенадцать рисунков Филиппа Берже: «Церковь Сен-Лоренская в Дофинэ», «Часовня Св. Бруно», «Сифурский монастырь», «Церковь Св. Михаила в Пью», «Вид Ниццы», «Гарский мост», «Замок Бейкер», «Сассекажский источник»… Последнюю милую картинку с молодым крестьянином нарисовала с натуры сама Мария Семеновна. Филипп Берже так и сказал:

— Мне будет скучно одному в твоей книге…

Рисунки были отпечатаны в Париже новым в ту пору выпукло-литографическим способом…

Издание еще не вышло в свет, а Николай Алексеевич Некрасов уже поддразнил читающую публику своим добрым отзывом о рукописи в «Литературной газете»:

«Всем известно прекрасное дарование этой писательницы (Жуковой), пишущей так тепло и увлекательно, с изяществом и грациею, какую можно встретить не у многих из наших писателей. Ее повести согреты всегда чувством истинным и глубоким и составляют одно из любимейших чтений русской публики. Г-жа Жукова изготовила теперь в подарок русской публике свои путевые записки, которые, без сомнения, будут　замечательным явлением в русской литературе и займут не последнее место в ряду русских путешествий».

Виссарион Белинский продолжал следить за творчеством Марии Семеновны. Год назад в «Отечественных записках» в статье «Сочинения Зенеиды Р-вой» критик категорично заявил, что повести «М. Жуковой принадлежат к замечательным явлениям последнего времени»…