Петр Еремеев - Арзамас-городок

Занятия в учреждениях начинались с 9 часов и продолжались до 13 часов. После обильного обеда обычно час-другой отводился для отдыха или сна. Затем следовал чай, и канцелярский чин с 6 до 8 вечера сидел в присутствии.

… Ценились чиновники с красивым почерком. Во второй половине прошлого века появились пишущие машинки, но их было еще мало.

Чиновный всегда в народе виновный…

Солнышко на обед пошло… Отложены топоры и пилы — натянула работа рученьки, погнула спинушки. Плотники медленно, победно идут умываться. Весело гремит пробой рукомойника…

Поставила на стол расторопная стряпуха огромную деревянную чашку дымящихся щей, а в ней густо и капусты, и мяса.

Оправили усы и бороды мужики, перекрестились, и хорошо засветились над столом их загорелые лица.

Вначале похлебали щи без мяса яркими деревянными ложками. Старший артельщик, наконец-то, отделил мясо от костей, возвратил разварную говядину в чашу и постучал о ее боковину своей здоровенной ложкой. Стали мужики вылавливать и мясо…

На второе стряпуха выставила лапшу с мясом. Тесто натирала для лапши она сама. Управились работнички с лапшой, подана на стол гречневая каша, густо политая растительным маслом. Назавтра такую кашу стряпуха польет растопленным свиным салом.

Говорливая, улыбчивая стряпуха подает еще «перемену» — молоко с крошеным белым хлебом, опять же в большой хлебальной чашке.

Расписные ложки плотников плавают над деревянной столешницей все реже, ленивей…

Во время работы артельщиков всегда под рукой жбан с пенным ядреным квасом…

… До обеда тощо, а после обеда тяжелей еще.

На Куринке, что в Ильинском приходе…

Идешь ранним летним вечером по улице — вся она заросла травой… И почти перед каждым домом на той траве-мураве видишь вольно сидящих женщин в ярких ситцевых платьях. Скатерть раскинута, рядом самовар весело посапывает, тут же пучок сухоньких лучин, чтобы по мере надобности взбодрить остывшего дружечку. На скатерти — вобла «для разгону аппетита», калачи рогатые, стряпание пироги, сахар, варенье… Мужики еще работают с мехами, а ихние женушки ублажают себя на здоровье…

Так много густого предвечернего света на загорелых срубах домов, на лицах женщин, на медных боках самоваров…

Затих плавающий вечерний звон колоколов в густых садах. Поужинали. На город опускаются прохладные вечерние сумерки — день прошел, людские заботы увел… Скрипят калитки и глядишь — через дом-два сидят на лавочке те же женщины, девицы и так задушевно поют. У нас, на Куринке, были свои любимые песни: «У церкви стояла карета», «Зачем же, безумная, губишь», «Погасло солнце за горою», «Голова ты моя удалая». А еще пели и вот эту:

Грустная песня! А какая же молодость без томления, без грусти любящего сердца…

После восьми вечера город уже трещал — это выходили на свою службу ночные сторожа с постукалками.

Сторожа — люди все пожилые, не очень-то здоровые.

Иной, выйдя их своей калитки, вздохнет, сам себе напомнит: день с костей, а сырая ночь на кости — мозжат, труженые…

Слово «постукалка», и сам предмет — арзамасские. Досочка сухонькая лопаточкой, с выступом черенка для руки. В широкой части досочки просверливалась дырочка, через нее закреплялась цепочка с небольшой　гаечкой на конце. Вышагивал тихой спящей улицей сторож, помахивал постукалкой, та гаечка на цепочке билась о досочку и издавала сухой звонкий звук. Стучать надо было часто, дабы обыватели, проснувшись, уверялись, что охранитель их покоя не спит — «ходит», неусыпно бдит…

Забрезжил рассвет, заря занялась, мещанки погнали коров в стадо, в сыром воздухе лениво перекликаются их сонные голоса. Ночной сторож устало идет домой. У родной калитки обернется, зевнет в прохладу зябнущего кулака.

— Ну вот… День да ночь, и сутки прочь…

Куплею да продажею базар живет

Давно арзамасцы положили быть у них базарам по понедельникам и пятницам. Прадедам и в голову бы не пришло торговать по воскресеньям. Едва ли не половина этого дня отдавалась Богу, церкви, а с обеда полагался отдых. В субботу тоже не　до торгов. Это день стирки, уборки по дому и двору, а также желанный банный день. Накладно было устраивать каждодневные базары — отнималось бы рабочее время у горожанина и селянина, а потом и нужды такой не испытывали.

Долгое время многие арзамасцы ездили на базар на своих лошадках. До открытия судоходства по Волге, до железных дорог коней содержали охотно, мещане хорошо прирабатывали тем же извозом. Некоторые направляли оглобли даже на Макарьевскую, а потом и на Нижегородскую ярмарку для закупа сыпучих продуктов: соленой рыбы, вина, специй, — делать годовой запас выгодно, значительно дешевле, чем повседневно брать в лавочках часто залежалые продукты. Почти при каждом доме имелся погреб с ледником, где и хранилось все скоропортящееся, кладовые, сараи с ларями и сусеками.

Должно отметить ту особенность арзамасского базара, что главным покупателем-то на нем было все-таки сельское население.

Отмечали: сытен арзамасский стол. Город долгое-долгое время — до 1880 года — являлся скотопригонным пунктом, здесь топили сало, лили свечи, готовили солонину для государственных нужд. Забои огромного количества скота наполняли местный базар дешевым мясом, требухой, его дешевизна снижала цены и на остальные продукты.

Как и во всех городах, в Арзамасе базары издревле осели на площадях.

Базар да торг на ум наведет

До 1927 года площадь была много больше. Ее ведь не разделял еще насаженный Алексеем Ивановичем Согоновым садик.

Торговля в старину начиналась рано, в Соборном проезде, едва ли не от Крестовоздвиженской церкви, от начала Прогонной.

Пройдемся памятью по базару, скажем, семидесятых годов прошлого века, его арзамасцы называли Мытным. [37]

Площадь вбирала в себя шестьдесят торговых мест, каждое в длину три, а в ширину два аршина. [38]

Два ряда по направлению от здания бывшего магистрата к улице Новой занимали мясники. По зимам у них в палатках, кроме обычного мясного разнообразия, в продаже постоянно поросята, битые гуси и зайцы. Десять столов икорных. Располагались они в одну линию между Николаевским монастырем и Введенской церковью. Пятнадцать столов определялось калачникам и крендельщикам. Хлебники имели тут и пять ларей для хранения выпечки. Ближе к Воскресенскому собору осенью шла бойкая торговля арбузами. Неподалеку предназначалось семь столов огородникам. На восьми столах предлагали фрукты. Ряд назывался лимонным. Двенадцать столов заполнялись самыми разными пряниками.