Андрей Чернякевич - БНР. Триумф побежденных

«Воевудский был заядлым белорусом, принимал всю их концепцию серьезно на все сто процентов, неслыханно широко, и в итоге я с него имел выгоду, и они [белорусы] относились к нему как к человеку, преданному им на сто процентов…» [139]

В политическом рапорте II отдела говорилось:

«В связи с частичной реализацией белорусских соглашений… намечается рост влияния Наивысшей Рады, которая в глазах белорусского общества добилась от Польши уступок и денег. Серьезно усилилась работа кооперативов, а также культурно-просветительская и хозяйственная деятельность; рассеянные до сих пор в поиске куска хлеба белорусские работники-интеллигенты теперь приезжают в Минск уже не ради политических совещаний, а ради реальной работы с обеспеченным бытом. Уменьшилось количество безработных и голодных до сих пор инструкторов и деятелей на провинции. Опираясь на платный организационный аппарат, с каждым днем расширяются сферы интересов и деятельности.

Понятное дело, что эти влияния еще не достигают широких масс в форме, которая бы смягчала польско-белорусские отношения. Там и дальше углубляется антагонизм, продолжают расти революционные настроения и существует понятие: “поляк — это пан”. Однако… общая ситуация меняется в нашу пользу: сами собой устраняются “голодные и революционные” настроения, а финансовая зависимость — косвенно от Польши, а непосредственно от Наивысшей Рады — психологически создает “белорусский активизм”».

2 мая 1920 г. на своем заседании Наивысшая Рада наконец рассмотрела заявление А. Луцкевича об отставке. Учитывая «образовавшуюся политическую ситуацию», было решено отставку не принимать, а вместо этого поручить И. Лёсику, С. Рак-Михайловскому и А. Смоличу лично переговорить с премьером. [140]В итоге месяц спустя, 1 июня, согласно решению Наивысшей Рады А. Луцкевич возвращается к исполнению обязанностей главы правительства БНР. Само это решение, впрочем, как и все, что с ним связано, так и остается загадкой. Наверняка можно утверждать одно: оно стало реакцией на очередную смену политической ситуации вокруг Беларуси.

Позицию Польши в «белорусском вопросе» ясно выразил Э. Войнилович, который на заседании Белорусско-польского общества в Варшаве в середине мая 1920 г. заявил:

«…так как Беларусь для возвращения своего суверенитета ни дала ни одного гроша, ни одного солдата, абсурдно ожидать, что это за нее сделает Польша… Поэтому следует сразу отказаться от независимого существования, стремиться к союзу с Польшей на основе широкой автономии, которую в зависимости от условий существования можно будет сужать или расширять в зависимости от обстоятельств. Отсюда следует передать полную компетенцию в решении судьбы Беларуси правительству Польши, чтобы тем самым избежать превращения в разменную монету на польско-российских переговорах».

Позже А. Смолич вспоминал:

«По мере военных успехов они [поляки] начали даже поговаривать о том, что и Минск — еще польский город, и что наиболее подходящим местом для столицы БНР был бы Могилев».

Последний раз в полном составе Наивысшая Рада собралась 22 июня для того, чтобы распределить очередную сумму полученных от Польши субсидий. Однако уже вскоре наступление Красной Армии полностью парализовало ее деятельность, и Рада вместе с Белоруской военной комиссией должна была эвакуироваться вглубь Польши. Но вместо этого на советской стороне осталось сразу четыре из пяти ее членов! Б. Тарашкевич вспоминал:

«Состоялось особое совещание, на котором было решено более выдающихся бэнээровских деятелей отправить за границу для представительства идей независимости и т. п. Относилось это к Ивановскому, Терещенко, Смоличу и, кажется, к Раку. Трое последних не хотели выезжать, в особенности Терещенко и Смолич. Рак, возможно, имел опасения по причине своего участия в Белорусской войсковой комиссии. Однако ни Рак, ни Смолич вышеуказанного решения не исполнили…» [141]

В итоге только К. Терещенко и В. Ивановский, который официально в Раду не входил, добрались до Варшавы.

Сохранилось любопытное свидетельство А. Червякова по этому поводу:

«Это было в 1920 году, через несколько дней после того, как мы захватили Минск. Не помню, каким путем мне передали, что Янка Купала болен и он хотел бы со мною свидеться… Вечером в назначенный день я пришел туда и застал Янку Купалу в халате, но он не лежал в постели. Был накрыт стол, и собралось довольно многолюдное общество, в том числе Лёсик, Власов (один из основателей Белорусской громады) и др. Я не рассчитывал увидеть это общество, тем не менее мы уселись за ужин. Они направляли все свои силы, чтобы влить в меня побольше напитков, но я человек непьющий, а они между собой чокались до тех пор, пока не пришли к заключению, что градус достаточный, и повели со мной совершенно открыто такой разговор: как же старшыня ревкома отнесется к этим белорусам теперь, когда пришла советская власть. Я еще не был искушен в дипломатии и сказал ясно: если будете идти вместе с рабочим классом и крестьянством, будем “шанаваць” и привлекать к работе; если будете заниматься контрреволюцией — расстреляем. Уже через много лет мне передали, что этот разговор навел на некоторых из них такую панику, что они той же ночью удрали через границу в Польшу. Удрал Власов и другие…»

Позднее А. Луцкевич так оценивал сложившуюся ситуацию:

«Ивановский, взяв фактически бразды правления в… Раде в свои руки, всю свою энергию обратил именно на практические задачи дня…»

Даже П. Алексюк писал о том, что Наивысшая Рада «монополизировала всю работу по белорусско-польскому сближению и не дала никакой возможности умеренным силам проводить свою политику в направлении реального строительства Беларуси в союзе с Польшей». На самом деле во многом именно минские переговоры заставили Советскую Россию вновь вернуться к «белорусскому вопросу». Кроме того, они лишь усилили общие антипольские настроения среди местной национальной интеллигенции.

Возможно, А. Луцкевичу, В. Ивановскому и членам Наивысшей Рады так и не удалось создать свой «белорусский Пьемонт». Но их усилия не прошли даром. Позже А. Смолич отмечал:

«Пришедшие во второй раз в Минск большевики нашли здесь уже такое национальное сознание, что были вынуждены считаться с белорусским движением и опеку над ним сделать своим боевым заданием…»

Петр Антонович Кречевский был одним из тех, кого внезапно захватила волна национального возрождения. Родился он 7 августа 1879 г. в семье сельского псаломщика Кобринского уезда Гродненской губернии. В возрасте двадцати трех лет закончил Виленскую духовную семинарию. Работал учителем, инспектором мелкого кредита в Виленском отделении государственного банка. В 1914 г. был мобилизован на фронт, где служил делопроизводителем одного из военно-ветеринарных лазаретов. Уже после Февральской революции был избран председателем Борисовского совета солдатских и рабочих депутатов. В декабре 1917 г. с мандатом от союза кооперативов он прибыл в Минск на Всебелорусский съезд.