Андрей Колганов - Путь к социализму: пройденный и непройденный. От Октябрьской революции к тупику «перестройки»

Провалы экономической политики 1929-1932 годов в деревне были, пожалуй, одной из основных причин, обусловивших неудачу попыток досрочного выполнения первого пятилетнего плана: Если бы сельское хозяйство смогло обеспечить промышленность необходимым сырьем, а рабочих — продовольствием, то просчеты, связанные с чрезмерным размахом капиталовложений, особенно в 1931-32 годах, и переоценкой возможностей роста производительности труда, оказали бы на промышленность далеко не столь ощутимое влияние.

Основной причиной деградации сельскохозяйственного производства в 1929-32 годах были, на мой взгляд, даже не перегибы в ходе проведения тех или иных массовых кампаний, а общий неправильный подход к установлению экономических взаимоотношений с сельским хозяйством, повлекший за собой и перегибы, являвшиеся, в конечном счете, следствием этого подхода к сельской экономике.

О негативной роли нарушения принципов добровольности и постепенности в переходе крестьянских хозяйств от низших форм кооперации к высшим в нашей экономической и исторической литературе уже говорилось немало. Однако главное, в чем политика периода сплошной коллективизации шла вразрез с ленинским кооперативным планом, состояло не в этом. Главное состояло в том, что коллективизация вовсе не создала в деревне строя цивилизованных кооператоров, о котором писал В. И. Ленин. Колхоз образца 30-х годов в своих наиболее существенных чертах не являлся кооперативным хозяйством.

Черты кооператива (и то зачастую формально) сохранялись в нем в основном во внутренних взаимоотношениях — например, в наличии общего собрания колхозников, возможности, быстро ставшей чисто формальной, выйти из колхоза вместе с некоторой частью средств производства (хотя бы с земельным наделом), в несколько меньшей, чем у совхоза, регламентации порядка и уровня оплаты труда и т. д. Но колхоз как производственная единица практически не обладал свойственной кооперативным предприятиям экономической самостоятельностью, причем он утратил эту самостоятельность не как подчиненное звено более широкой кооперативной системы, которая регулировала бы снабжение и сбыт, переработку сельхозпродукции, финансирование, агрономическое и машино-техническое обслуживание. Нет, колхоз оказался встроенным в жесткую административную иерархию государственного планирования производства и заготовок сельскохозяйственной продукции. И хотя автор статьи в «Большевике» с неподражаемой наивностью декларирует — «продукция, созданная колхозниками в течение хозяйственного года, поступает в коллективное распоряжение колхозников, а не в распоряжение государства, как это имеет место с продукцией госпредприятий» [580] Давыдов Д. Распределение доходов в колхозах // Большевик, 1931. № 6. С. 69. — далее он сам показывает весьма недвусмысленно, что же это за «коллективное распоряжение». «Прежде чем приступить к распределению дохода между членами, колхоз должен обеспечить производственные задачи: покрыть все производственные и административно-управленческие' расходы, покрыть свои обязательства перед государством как по линии с.-х. налога и кредитования, так и по линии хлебозаготовок, возврата семенной ссуды и т. п., а также создать общественные фонды накопления для расширенного воспроизводства» [581] Там же. С. 78. . Колхоз получал перед совхозом два основных «преимущества»: не иметь права на гарантированную оплату труда колхозников (а фактически даже на авансирование до окончания года) и не иметь права на государственные дотации.

И в этой административной системе колхоз оказался зажат в гораздо более тесные бюрократические тиски, нежели государственные предприятия. Последние хотя бы формально находились на хозрасчете, действовали в условиях самоокупаемости, а планово-убыточные пользовались государственными дотациями (к их числу принадлежали и совхозы). Ничего подобного не было и не могло быть в сложившемся хозяйственном механизме даже для самых передовых и наилучшим образом работающих колхозов.

Точка зрения С. Сырцова, писавшего еще в начале 1930 года: «Денежные отношения понадобятся еще очень продолжительное время для того, чтобы возможно резче провести в колхозах принцип хозрасчета, вполне оправдавший себя в нашей промышленности. Не подводя под колхозы принцип хозрасчета, мы рискуем нашу плановую систему весьма основательно запутать» [582] Сырцов С. Задачи партии в деревне // Большевик, 1930. № 5, С. 43 , — была попросту отброшена. Ни о какой самоокупаемости для колхозов и не помышлялось, не говоря уже о полном хозрасчете.

Но в то же время некоторая часть колхозов по уровню доходности могла заметно опережать государственные сельскохозяйственные предприятия. Это было связано с двойственностью экономической структуры колхозного производства, а также с особенностями политики планирования заготовок.

Одна часть колхозного производства — обобществленный сектор — была целикам поставлена на обслуживание нужд государственных централизованных заготовок сельскохозяйственной продукции. Поставки продукции обобществленного сектора осуществлялись на основе безэквивалентного изъятия, потому что заготовительные цены на зерно, державшиеся примерно на уровне 1929 года [583] Бакай П. Я. Указ. соч. С. 35. , и в то время едва покрывавшие издержки производства, в 30-е годы оказались фиктивными из-за значительно возросшей себестоимости производства зерна. Насколько велик был разрыв между ценами и себестоимостью, точно установить невозможно, поскольку подсчет себестоимости для колхозов был сочтен излишней роскошью и с начала 30-х годов не проводился [584] Там же. — во что колхозу обошлось зерно, было неважно, главное, чтобы сдал все, что положено.

В производственном плане колхоза значились в основном натуральные показатели, в финансовом плане, естественно, денежные, но они не содержали стоимостной оценки значительной части продукции колхоза и издержек ее производства [585] Фигуровская Н. К. Развитие аграрной теории в СССР. Конец 20-х — начало 30-х гг. … С. 296-297. . Однако примерные оценки, в том числе сравнения с уровнем издержек совхозного производства, показывают, что издержки превышали заготовительные цены на зерно приблизительно в 2-Зраза. Еще хуже соотношение цен и себестоимости было для продукции животноводства [586] Бакай П. Я. Указ. соч. С. 53-54; Фигуровская Н. К. Указ. соч. С. 347-348. . В то же самое время заготовительные цены на технические культуры были экономически обоснованными [587] Фигуровская Н. К. Указ. соч. С.347-348. , к чему принудил почти катастрофический сырьевой голод [588] Касьяненко В. И. Завоевание экономической независимости СССР (1917-1940 гг.)… С. 133-134, 137-138, 143-148. . Первоначально же себестоимость производства хлопка, например, втрое превышала сдаточную цену [589] ЦГАНХ СССР, ф. 4372, оп. 30, ед. хр. 844, л. 100. Цит. по: Касьяненко В. И. Указ. соч. С. 137. . Сырьевой голод привел также к необходимости наладить массовое производство суррогатов натурального сырья, что привело к снижению качества продукции. Если в 1928/29 г. удельный вес натуральной шерсти в одном квадратном метре ткани составлял 58,7 %, то в 1932 г. он упал до 33,8 % [590] ЦГАНХ СССР, ф. 7733, оп. 13, ед. хр. 679, л. л. 6, 12. Цит. по: Касьяненко В. И. Указ. соч. С. 148. . Кожевенное производство в 1932 г. потребляло 60 % суррогатов и только 40 % естественной кожи [591] Касьяненко В. И. Указ. соч. С. 149. . Однако, несмотря на принимаемые меры, производство ряда продуктов легкой промышленности, базировавшееся на сельскохозяйственном сырье, сократилось (см. табл. 32).