Вадим Нестеров - Жизнь примечательных людей. Книга первая

Как уже говорилось, Геннадий Владимирович работал долго и был очень придирчив. На вопрос: «А вы сами не предлагали издательствам что-либо проиллюстрировать? Или только вам предлагали?» невозмутимо отвечал: «Я больше отказывался — зацепиться не за что, неинтересная вещь…».

Естественно, с подобным отношением в новые времена «лихорадочного книготискания» художник оказался не ко двору. Известный иллюстратор Лев Токмаков выразился даже более жестко: « Калиновский несколько лет был абсолютным изгоем для всех издателей… ».

Особенно было обидно за «Мастера и Маргариту», где вообще попахивало чертовщиной. Иллюстрации, которые художник считал лучшей своей работой, были сделаны еще в 1985 году, но шли годы, а они так никому и не понадобились. Полностью серия была опубликована лишь шестнадцать лет спустя, в 2001 году санкт-петербургским издательством "Вита Нова" и получила диплом конкурса "Лучшие книги года" в номинации "Художник-иллюстратор" на XV ММКВЯ.

Но это был единственный всплеск. Последние годы Геннадий Калиновский жил очень трудно. Книги с его работами практически не переиздавались, денег не было, да и о самом Калиновском практически забыли.

Несколько последних лет лет жизни художника друзья пытались издать монографию о художнике и сделать «персоналку» в Третьяковке.

Ни тот, ни другой проект пока не реализованы.

Зато после смерти переиздали многие книги с его иллюстрациями.

Он бы, наверное, порадовался.

Федору Ивановичу все время не везло: его никто не помнил. Начать с того, что на самом деле был он не Федором Ивановичем, а Герардом Фридрихом, потому как являлся урожденным немцем, появившимся на свет в городишке Герфорде, что в Вестфалии, а Федором Ивановичем его обозвали уже неспособные к языкам россияне. Но это все всуе, потому что на деле никто не помнит ни русского, ни немецкого имени.

Что до фамилии, то фамилия его была Миллер, а в Германии, как известно, иметь фамилию Миллер — все равно что не иметь никакой. Вы знаете Миллера? Нет, не того, что в «Газпроме». Извините.

Смех смехом, но с памятью о русско-немецком историке Герарде Фридрихе Миллере и впрямь что-то неладно.

Начать с того, что он, наверное, единственный заметный персонаж екатерининской эпохи, изображений которого не осталось. Ни портрета, ни гравюрки, ни даже рисунка или наброска — ничего.

Пришлось историкам довольствоваться единственным доступным «изображением» — вырезанным из бумаги черным силуэтом. Более того, его сравнительно недавний юбилей 2005 г. — первый широко празднующийся за все 300 с лишним лет, прошедших со дня его рождения. Вот в 2005-м — да: и куча выставок в столице и регионах, и несколько научных конференций его памяти, и документальный фильм Анатолия Скачкова «Герард Фридрих Миллер». Но представить, к примеру, масштабное празднование куда более круглого 250-летия не хватит никакого воображения. О какой народной памяти можно говорить, если даже студенты-историки помнят его лишь составной частью триады «идеологов норманнизма»: Байер-Миллер-Шлёцер. Через дефис.

Меж тем вот вам только несколько фактов из его жизни. Он был первым редактором нашего старейшего издания «Санкт-Петербургские ведомости» и являлся, таким образом, отцом русской журналистики. Он был первым ректором Санкт-Петербургского университета. Он первым опубликовал перевод несторовской «Повести временных лет». Без него не увидело бы свет первое многотомное исследование отечественной истории «История Российская с самых древнейших времен неусыпными трудами через 30 лет собранная и описанная покойным тайным советником и астраханским губернатором Василием Никитичем Татищевым». Наконец, без него у нас не было бы первой в истории России научной академической монографии. И это мы еще слова не сказали о главном деле его жизни…

В чем же дело, откуда такое пренебрежение к столь несомненным заслугам?

За ответом имеет смысл обратиться к биографии этого представителя тех «русских немцев», ломившихся когда-то к нам «на ловлю счастья и чинов». Профиль деятельности тогдашних гастербайтеров был несколько иным — они оседали не при ДЭЗах и стройконторах, а в недавно образованной Российской академии наук, которая едва ли не на сто процентов была немецкой. Вот и недоучившегося 20-летнего студента Лейпцигского университета Миллера сорвало с места приглашение одного из преподавателей, перебравшегося в эту дикую снежную страну.

И поехал студент за длинным рублем, не догадываясь, что продлится эта поездка почти 60 лет, а назад он уже не вернется…

Ученых кадров в России хронически не хватало, поэтому карьера спорилась. Уже в 26 лет Миллер стал профессором, а еще через два года он отправился во вторую Камчатскую (она же Великая северная) экспедицию.

Это был, пожалуй, крупнейший научный грант не только в российской, но и в мировой истории. На нее было затрачено более 360 тыс. тогдашних рублей — сумма абсолютно немыслимая по нынешним временам, эта командировка продолжалась более десяти лет, а ее участники протопали и проехали 31 362 верст. О приключениях трех профессоров с группой отправленных на практику студентов в этом по-настоящему диком тогда крае можно написать авантюрный роман. Кстати, до Камчатки Миллер так не добрался. В этот никому тогда толком не известный край был отправлен самый смышленый из студентов Степан Крашенинников.

Отправлен с самой что ни на есть прозаичной целью — квартирьером, подготовить жилье к прибытию профессоров Миллера и Гмелина. Судно, на котором Степан плыл из Охотска на Камчатку, потерпело крушение и было выброшено волнами на песчаную косу. В результате Крашенинников «в крайнюю скудость пришел», потеряв не только провиант и припасы, но и чемодан с бельем, оставшись в прямом смысле слова в одной рубашке. На этом «кончике России» студент ждал профессоров больше трех лет, не подозревая даже, что они безнадежно застряли в Якутске и выехать на Камчатку так и не смогли. А чтобы скрасить ожидание, мотался по всему полуострову, занимаясь научными исследованиями. Результатом явилась та самая первая русская научная монография — крашенинниковское «Описание земли Камчатки».

Впрочем, Миллер, хоть и не добрался до Камчатки, по Сибири поколесил изрядно, облазив все материковые владения России от Амура до Якутии. И везде с истинно немецкими аккуратностью и скупердяйством собирал все доступные исторические документы — листик к листику.

Так возникли знаменитые «портфели» Миллера — спасенное им громадное собрание источников по освоению Сибири. Даже не его знаменитые многотомные «Описания Сибирского царства», а это собрание архивных документов стало его главной заслугой перед русской историей, обеспечив ученых работой на несколько веков вперед.