Сергей Сорочан - Ромейское царство [Часть 2]

Как бы то ни было, у Плифона, этого «последнего эллина», нашлось немало сторонников и учеников, впоследствии подвергшихся преследованиям со стороны Церкви. В частности, из ученого кружка Георгия Гемиста вышел последний византийский историк, афинянин Лаоник Халкокондил , оставивший сочинение — «Изложение истории». Оно было написано в духе Геродота и посвящено описанию возвышения Османской державы и падения Константинополя. В 1452 г., в самый канун окончательного краха Византии, еще одна Академия платоников была воссоздана другим учеником Плифона, — уехавшим на Запад и неплохо устроившимся при дворе герцогов Медичи во Флоренции митрополитом Виссарионом Никейским (1402/03-1472 гг.). На излете жизни он станет папским кардиналом. В его эпитафии будут запечатлены знаменитые слова: «Твоими трудами Греция переселилась в Рим». Он действительно лихорадочно переводил греческих классических авторов на латынь, как мог покровительствовал византийским эмигрантам-интеллектуалам и передал Венеции свою библиотеку, включавшую более семисот рукописей (на тот момент самую обширную в Европе), которая стала основой Библиотеки Св. Марка.

Такой же двойственностью, раздвоением между греческой и латинской культурой был отмечен последователь Виссариона Никейского, еще один выдающийся византийский мудрец-гуманист XV в. Иоанн Аргиропул (1414/15-1487 гг.). Судя по всему, был скептически настроен к любой религии сторонник опытного знания Георгий Амирутци (начало XV в. — 1475 г.), талантливый трапезундец, разносторонний ученый-гуманист, как и Георгий Гемист Плифон, один из немногих светских советников василевса Иоанна VIII Палеолога на Флорентийском соборе 1439 г. Он сначала яростно отстаивал идею унии Церквей, а позже вернулся в ряды православных ортодоксов, чтобы к исходу полной метаний жизни примкнуть к туркофилам и писать панегирики султану.

При все том византийские ученые даже в поздний период с его упадком интереса к наукам и все большим отходом от рационализма в сторону мистицизма сохранили классическое наследие и по дорогам познания, проложенным ромеями, следовали многие народы.

Среди выдающихся византийских энциклопедистов, полиглотов науки, преподавателей надо особо выделить самого крупного и разностороннего ученого Палеологовского Возрождения Никифора Григору (ок. 1293–1360/61 гг.). Ученик и друг Феодора Метохита, он по таланту, глубине своих знаний и самостоятельности мышления превзошел своего учителя и, по сути, стал одним из главных писателей эпохи, которую принято называть закатом Византии.

Как и все остальные, «доморощенные» в хорошем значении этого слова, ромейские ученые, Никифор Григора получил риторическое образование и занял должность царского архивариуса, хранителя архивов при Андронике II Палеологе (1282–1328 гг.). Он вел богословские споры с отъявленным «западником», калаврийским монахом Варлаамом , пытавшимся доказать исихастам, что Бог непознаваем и поэтому соединиться с Ним возможно только через познание мира, сотворенного Богом, а не через Божественный свет. Никифор принял участие и в переговорах об унии между Константинополем и Римом. Он одинаково хорошо разбирался в риторике, математике, физике, астрономии, астрологии, философии, античной и византийской магии, изучал «Халдейских оракулов» и пытался постичь своей мыслью весь мир. К слову, разносторонне образованный, он разработал реформу Юлианского календаря, которым тогда пользовались в Ромейском царстве и в других европейских странах. Эта реформа, провести которую он едва не уговорил василевса, почти на три столетия предвосхитила знаменитую Григорианскую реформу, проведенную Папой Григорием XIII в 1582 г. и давшую нам тот календарь, которым мы пользуемся ныне.

В конце жизни Никифор Григора стал убежденным, непреклонным в своей стойкости противником учения Григория Паламы о Божественном свете. После церковного Собора, который подтвердил правоту исихастов, он был объявлен еретиком, предан анафеме и на пять лет заточен в столичный монастырь Хора, откуда вышел в 1355 г. Доведенный до отчаяния преследованиями, угрозами церковников сжечь его книги, Григора оставил общественную жизнь, несколько раз пытался покончить с собой и закончил бедственное существование в монастыре. Там, в иноческой обители он и создал свой главный, огромный исторический труд из 37 книг, в котором изложил события от судьбоносной для византийцев даты — взятия Константинополя в 1204 г. до 1359 г. «Ромейская история» состоит из двух частей: в первой описывается создание царства Палеологов, а во второй — то, чему Никифор был свидетелем. Эта мемуарная часть изобразила картину развернувшейся в Империи гражданской войны, богословских споров и проникнута лютой ненавистью к личным врагам автора. Неудивительно, что даже после смерти Григора не обрел покоя: фанатики-«активисты» надругались над его останками и волокли по улицам Константинополя его мертвое тело.

Младшим современником Григоры был высокопоставленный придворный, талантливый писатель, философ Димитрий Кидонис (ок. 1324–1397/98 гг.), знаток латинского языка и италийской культуры. За свое стойкое пристрастие к латинофильству и католичеству он был вынужден уехать в Венецию, где стал почетным гражданином, но в итоге не прижился там, и, вернувшись в Константинополь, закончил свои дни на Кипре.

Особой известностью среди преподавателей пользовался знаток греческой культуры, латинского языка и горячий поклонник культуры Запада Мануил Хрисолор (1350/51-1415 гг.), который, кроме Константинополя, преподавал риторику и философию во Флоренции, в Падуе, Милане, Риме, побывал с дипломатическими поездками во Франции, Англии, Испании, был другом многих италийских гуманистов, с пылким восторгом отзывавшихся о нем, и считал делом своей жизни перевод греческой литературы на латынь. Тяготы путешествий, огромное напряжение подорвали его здоровье, и он внезапно умер на чужбине, вдали от родины, в Констанце , где и был похоронен.

Характерно, что понятие образованного человека в Ромейском царстве долгое время, по крайне мере, после VII в., не предполагало знания латинского языка, на котором самозабвенно говорил и писал весь ученый Запад. Но чем дальше, тем больше ромейские интеллектуалы все более поворачивали в сторону западных университетов и западной культуры, которой прежде не интересовались. Объясняя такой поворот, Димитрий Кидонис с горечью констатировал, что для византийцев «…нет ничего позорнее, чем философ, но Рим не страдает от подобной болезни, там оказывают все возможные почести ученым» и эти ученые в поте лица трудятся «над лабиринтами Аристотеля и Платона, которые нашим никогда не были интересны». Взгляд на латинскую культуру все более убеждал, что по уровню интеллектуального развития Запад теперь постепенно опережал Византию, становясь недосягаемым в условиях упадка ромейского общества, образования и науки.