Евгений Добренко - Поздний сталинизм: Эстетика политики. Том 1

Чем бы ни занимались персонажи-ученые из послевоенных биографических картин, они всякий раз воспроизводят достижения лысенковской агробиологии. Так, оказывается, что теория почвы Докучаева основана на том, что почва – это продукт среды, в том числе и деятельности человека. «Черноземы, как и всякая почва, – доказывает Докучаев, – это не горные породы и не химические соединения, а естественно-историческая среда, имеющая определенное строение, самостоятельное существование и собственные жизненные процессы. Эти процессы вызываются совокупной деятельностью растений, организмов, климата, горных пород, рельефа и возраста страны; чернозем, как и всякая другая почва, есть результат этой деятельности».

Задача науки – направить эту деятельность в нужное русло с тем, чтобы она воспроизводилась в будущем. Это изменит природу растений (Мичурин), плодородность почвы (Докучаев), физиологию человека (Павлов). Природа подвластна человеку. И если что-то кажется в ней враждебным и непознаваемым – это лишь предрассудки. Мичурин объясняет гостям с Урала, Сибири, Дальнего Востока, убежденным в том, что у них «суровая, жестокая природа», что «природа ни жестока, ни добра. Закон ее безличен. Для нее змея, лиса, паук, холерная бацилла – одна цена. Мы не должны ждать милостей от природы. Взять их у нее – вот наша задача». Ту же мысль повторяет Докучаев: на сетования купца во время бури о том, что «в природе зло», он отвечает: «Глупости! Нет в природе ни зла, ни добра. Все эти бури, засухи, суховеи лишь кажутся злом. Не умеем ими владеть! А стоит их изучить, научиться управлять ими, и они будут работать нам на пользу». Итак, в Лысенко отчасти превратился не только Мичурин, но и Жуковский, и Павлов, и Докучаев и др.

Превратившись в метафору-прообраз Лысенко, Мичурин хотя и потерял собственную биографию, но обрел новую. Она интересна как образцовый миф ученого из народа, созданный в позднем сталинизме и сохранившийся в советской культуре в последующие десятилетия. Биография Мичурина, которая содержала целый набор агробиологических идей и чудес, тщательно адаптировалась для всех возрастных категорий.

Так, детям дошкольного возраста предназначалась серия книг «Рассказы о том, что тебя окружает» классиков детской научно-популярной литературы младшего брата Самуила Маршака Михаила Ильина и его жены Елены Сегал. Третья книга их «Азбуки природы» содержала биографию Мичурина, рассчитанную на самых маленьких [1027]. Она была рассказана как чистая сказка.

Первый рассказ так и назывался – «Волшебник», и начинался так: «Есть у нас в стране город Мичуринск. А в Мичуринске есть сад – большой, как лес… Большие сады есть и в других местах. А такого сада, как в Мичуринске, нет нигде в мире. Это волшебный сад. Там растут диковинные плоды, небывалые цветы и ягоды» (91). Сад этот наполнен диковинами, которые должны поразить воображение ребенка: «Там есть лилия, пахнущая фиалкой, роза с запахом гвоздики, жасмин с земляничным ароматом. Там есть сказочные деревья: полувишня-получеремуха, полуслива-полуабрикос… Волшебника, который вырастил чудесный сад, звали Иван Владимирович Мичурин. Это в его честь назвали Мичуринском город Козлов, где он жил и работал». Нарратив использует сказочные мотивы. Например, скатерти-самобранки. Детям сообщается, что деревья, выращенные Мичуриным, специально коротко-стволовые, поэтому за диковинными плодами

карабкаться высоко не приходится: рост у дерева маленький. Рябина словно приглашает: стол накрыт, ешь сколько хочешь. Такое же чудо произошло и с терном. Терновник известен своими колючками. Он так колется, словно защищает от воров бог весть какие сокровища. A сокровищ-то у него никаких и нет. Растут на нем плоды мелкие, терпкие, невкусные. Но в волшебном саду терн тоже стал волшебным. На нем выросли крупные, сладкие темно-синие сливы (92).

Описания чудес необходимы для того, чтобы в доступной форме рассказать ребенку о главных постулатах «мичуринской науки»: «Мичурин всю свою долгую жизнь изучал природу. Но он не только изучал природу, он и переделывал ее. Растение для него было все равно, что глина для художника. И он по-своему лепил из этой живой глины новые, невиданные плоды» (94–95). Ребенку можно было сообщить то, чего взрослым сказать было нельзя: вся эта «наука» – чистое искусство.

«Рассказ о пяти сестрах» интересен тем, как в сказочную структуру встраивается селекционный нарратив. Решив вырастить зимнеустойчивую грушу, Мичурин взял пять семечек нежной груши «бёре-рояль». Каждая дала разные побеги и разной расцветки плоды, которые к тому же были различны по вкусу и величине. Прославилась пятая «сестра». Из нее и получилась у Мичурина «бёре зимняя». Она оказалась поистине сказочным плодом.

Когда она цвела, большие белые цветы сплошь покрывали ветки. А плодов она давала так много, что от их тяжести нижние ветки сгибались до самой земли. Каждое дерево давало сотни груш. И каких груш! Сочных, крупных, сладких!.. Даже самые суровые зимы не могли повредить ни одной ее веточки… Случалось, что на деревья весной нападал жучок-долгоносик и принимался грызть бутоны. Но «бёре зимняя» и тут не сдавалась. Даже когда цветоед повреждал цветок, завязь все-таки превращалась в плод. Бывало, налетал на сад сильный ветер и начинал раскачивать деревья, на которых уже созрели плоды… Но «бёре зимняя» не давала ветру себя грабить. Плоды у нее крепко держались на ветках. Эти плоды сохраняли выносливость и тогда, когда их снимали с дерева. Обыкновенно чем нежнее груша, тем легче ей испортиться. Но не такова груша «бёре зимняя». Когда ее царапают, она сама залечивает свои раны: они быстро затягиваются и заживают. Оттого-то она и переносит без вреда осенью самые далекие путешествия (98–99).

В другом рассказе, «Как Мичурин вырастил яблоки на груше», авторы поражают воображение ребенка не столько сказочностью, сколько экзотичностью: «Тысячи лет росли в садах яблони и груши. Яблоки, как и полагается, давали яблоки, груши давали груши. И никогда до сих пор не бывало, чтобы на груше выросли яблоки, а на яблоне – груши. Но Мичурину как раз и хотелось создавать то, чего еще никогда не бывало. Он верил, что человек может по-своему переделывать природу. И вот он задумал сделать такой опыт: срастить грушу с яблоней». В результате «получилось небывалое, сказочное дерево; сверху яблоня, а снизу груша. Как няня держит ребенка на руках, так груша держала и кормила яблоню. И от этого листья и ветки на яблоне делались все больше похожими на грушевые» (107).

Чудеса аккумулируются. Они поражают не только экзотичностью, но и небывалым количеством: «Триста новых сортов родилось в саду у Мичурина. Но он сделал не только это. Он создал науку о том, как создавать растения» (108). Мысль о том, что Мичурин был не просто селекционер-самоучка, но именно ученый, проходит красной нитью через эти рассказы: «Только немногие понимали в те времена, какие удивительные открытия сделал Мичурин. Он был великим ученым, а его считали всего только садоводом-самоучкой, потому что у него не было профессорского звания». Новый же Мичурин-Лысенко уже не просто профессор, но академик. Идеи одного перетекают в идеи другого: