Нэнси Митфорд - Влюбленный Вольтер [Voltaire in Love]

Письма становятся все более восторженными и все более бессвязными. Вольтер рассказывал уморительные истории. О как ей жаль Пан-Пана, которого при этом не было, они просто покатывались со смеху. Потом он читал книгу Альгаротти “Ньютонианство для дам”. Она только что переведена. Представь, он там сравнивает физику с городом, окруженным полями. Все хохотали, хотя Альгаротти здесь друг. Сейчас мадам де Графиньи читает “Людовика XIV” — там есть божественные страницы, посвященные Фронде. Но прекрасная дама не позволяет Вольтеру его закончить, держит рукопись под замком и велит ему заниматься геометрией. Мадам дю Шатле на удивление невежественна в истории. У них, как и у всех, случаются размолвки. Вчера вечером мадам де Графиньи прилегла, а они сидели у нее в спальне, и прекрасная дама велела Вольтеру пойти и переменить камзол. Камзол, конечно, не очень казистый, но Вольтер был в дивных кружевах и безупречно напудрен. Он отказался, заявив, что простудится. Она продолжала настаивать, тогда он что-то резко сказал по-английски и вышел из комнаты. Она послала за ним, но нет, он дулся. Потом приехал сосед, и мадам де Гра- финьи пошла искать Вольтера, который как ни в чем ни бывало весело болтал с толстушкой. Вскоре от прекрасной дамы явился посыльный просить их всех к ней, но увидев ее, Вольтер опять надулся. В конце концов, они объяснились по-английски и помирились. Это первое свидетельство того, что они любовники, потому что обычно они ведут себя крайне сдержанно, хотя прекрасная дама явно им командует. Кстати, Панпишон может писать ей хоть с каждой почтой, так как все приходящие сюда письма оплачиваются. Разве это не мило? Если бы еще оплачивались те, что отсюда отправляются — но увы!

Прекрасная дама хотела, чтобы мадам де Графиньи прокатилась в коляске, но лошади не в меру разыгрались, и она предпочла прогуляться пешком с толстушкой мадам де Шамбонен, которая показала ей ванную комнату. Что за диво! Она вся выложена изразцами, с мраморным полом и фарфоровыми ваннами. В маленькой умывальной — такой веселой, такой божественной — бирюзовые панели с позолоченной резьбой, диванчик и стулья из того же дерева, тоже резные и позолоченные, эстампы и картины, фарфор, туалетный столик с зеркалом и расписной потолок. Ей под пару другая комнатка с зеркалами и лакированными столиками, на которых лежат книги. Все там такое малюсенькое и такое хорошенькое, что если бы эта ванная принадлежала мадам де Графиньи, она специально вставала бы по ночам, чтобы на нее полюбоваться. Прогулка немножко ее развлекла, потому что обычно с полудня до ужина (до девяти вечера) она сидит одна-одинешенька в своей спальне, хотя ни минуты не скучает, потому что завалена чтением. Вчера вечером Вольтер показывал волшебный фонарь с историями о господине де Ришелье, аббате Дефонтене и так далее и уморил их всех со смеху. Сейчас она читает некоторые из “Писем” Вольтера, и ей нравится его мысль, что удовольствие доказывает существование Создателя, которого мы должны любить, наслаждаясь.

Приехал Элизабет де Бретей. Он аббат и брат мадам дю Шатле*. Он очень симпатичный и привез много сплетен из Парижа. В его честь они будут представлять комедию Вольтера “Индюк”, и все усиленно долбят свои роли. Мадам де Графиньи репетирует с девочкой. Пан-Пан мог бы писать и почаще. До субботы почты не будет, а она еще так далеко. Кстати, он должен внимательно проверить свои письма, не вскрывали ли их, — если он что-нибудь заподозрит, пусть даст ей знать. Ее хозяева, похоже, страшно боятся, как бы она не сболтнула чего лишнего, только непонятно почему, ведь она только и делает, что всем восхищается. Однако присутствие брата, видимо, тайна.

Почта уже наверное пришла, вот-вот должны принести. В ней всегда такие давние письма, и почему Пан-Пан ничего не получает от нее? Это весьма странно. Прекрасная дама всегда собственноручно готовит свертки для отправки — по ночам.

Пан-Пан говорит, что не совсем понял, какой в Сире распорядок дня. С одиннадцати до полудня в галерее у Вольтера кофе, а в полдень обед, который называют здесь кучерским, для господина дю Шатле, мадам де Шамбонен и мальчика. Вольтер, прекрасная дама и мадам де Графиньи заглядывают к ним на полчаса, по- еле чего все расходятся по своим комнатам. В четыре они иногда собираются на полдник, но не каждый день. Ужин начинается в девять и продолжается до полуночи. О как ей жаль своих бедных друзей, которые не вкусили столь восхитительного существования! Прекрасная дама хотела бы пригласить Демаре1, если бы он не прочь был приехать и если бы он заранее выучил две- три роли, однако мадам де Графиньи полагает, что Демаре при своем полку. Она предложила Сен-Ламбера, но прекрасная дама сказала, что согласилась бы на его присутствие, если бы он смог сидеть в своей комнате и приспособился к их порядкам. Похоже, прекрасная дама не очень жалует гостей, она их страшится. Одиночество — это то, что ей нужно. Впредь мадам де Графиньи будет называть Вольтера Никомедом, а прекрасную даму Доротеей, так безопаснее. Она спокойно сможет говорить, что думает.

Мадам де Графиньи узнала, что ее имущество будет распродано за долги. Пан-Пан должен постараться этому помешать, или, по крайней мере, прислать ей одно из ее платьев. Одним больше, одним меньше — какая разница, и ничего тут нет бесчестного, а если даже бесчестно, тем хуже. Она именно этого и хочет. Она была в черной меланхолии, принимала опиум, но он нисколько не помог. В конце концов от меланхолии ее излечил Вольтер. Он собрал все общество в ванной комнате и читал им вслух свою “Иоанну” [“Девственницу”]. Слуга, ездивший в Дюневиль, вернулся без полоскания. Это никуда не годится. Конечно, мадам де Графиньи находит удовлетворение в мысли, что она намного внимательнее к своим друзьям, чем друзья к ней, но это ее не излечит.

Сказать по правде, она жалеет Никомеда, потому что между ним и Доротеей нет настоящего лада. Увы! мы лишний раз убеждаемся, что под небесами не сыскать счастья. Мы думаем, что люди счастливы, пока видим их изредка, но когда мы входим в их жизнь, то словно попадаем на обратную сторону Луны. Счастье — не удел человечества, везде Ад, поскольку мы носим его в себе.

Состоялись еще два чтения “Иоанны”. Мадам де Графиньи пересказывает последнюю песню, где речь идет о некой Агнесе. Она путается с пажом, которому Иоанна разрисовала задницу лилиями. Появляются англичане, завязывается битва, и конь мчит Агнесу к монастырю. Полная раскаяния, она звонит в колокол, и ей отворяет дверь сестра Безонь. Она ведет Агнесу в свою келью и ложится с ней в постель. Сестра Безонь — это, оказывается, молодой кавалер, которого аббатисса держит для ублажения своей плоти. По счастью, аббатисса в отлучке, и Агнеса расчудесно проводит время. Мадам де Графиньи напоминает Пан-Пану, что он должен говорить об этом с большой оглядкой, потому что это страшный секрет. Он также должен крайне осторожно писать о Доротее. Если бы он пожил в Сире, он бы понял, что она редко бывает такой, какой вначале описала ее мадам де Графиньи. Чаще всего она холодна и сурова, и с ней трудно ладить. Что до Никомеда, то у него легкое помешательство на Жане Батисте Руссо и Дефонтене. Мадам де Графиньи пытается убедить его, что они достойны лишь презрения, но во всем, что касается этих двоих, рассудок ему изменяет. Он заказал на них карикатуры и сам сочиняет к ним подписи в стихах. Он страшно хочет, чтобы это всем стало известно, но не решается признаться. Пусть Пан-Пан хорошенько думает, когда будет отвечать на это письмо.