Нэнси Митфорд - Влюбленный Вольтер [Voltaire in Love]

Сегодня вторник масленой недели. Приехал Демаре. Он не сказал с ней и двух слов, но здесь страшная кутерьма, потому что в разгаре грандиозное театральное действо. Они выучили и прорепетировали тридцать три разных акта, уже сыграли “Заиру”, “Блудного сына” и “Дух противоречия”. Ее хандру как рукой сняло: мадам де Бодо согласилась ее приютить, и она через день-два покидает Сире. Дюбуа уже отбыла со своим багажом. Демаре великолепный актер, все только об этом и твердят. “Несчастный, зарыл в землю такой талант”. Весь день они репетируют и учат роли, а потом всю ночь представляют. Некогда даже вздохнуть, не то что писать письма. Они только что отыграли третий акт. Сейчас полночь, и они собираются ужинать, после чего мадам дю Шатле споет целую оперу. Из Сире она пишет в последний раз, отвечать на письмо Пан-Пана ей нынче недосуг, ее манят иные услады, хотя если бы у нее были крылья, она полетела бы в объятия Пан-Пана.

Как было бы мило расстаться с мадам де Графиньи на этой радостной, хоть и несколько истерической ноте. Однако двенадцатого февраля, вырвавшись, наконец, из Сире, она положила в почту письмо, вынашивавшееся несколько недель, которое проливает тусклый свет на прошедшие события и полностью объясняет перемену в ее настроении.

“Мой дражайший друг, теперь я могу поведать тебе о пережитом мною ужасе...”

Двадцать девятого декабря, рассказывает она Пан- Пану, ей сообщили, что писем для нее нет. Ужин прошел хорошо. Беседа, правда, не клеилась, но ничто не предвещало грозы, которая уже собиралась над ее головой, и в положенный час она спокойно поднялась к себе. Вдруг, к ее неописуемому изумлению, к ней в спальню ворвался Вольтер с истошным криком, что он пропал, что от нее зависит его жизнь, что последняя песня “Иоанны” ходит по рукам и что ему немедленно нужно бежать в Голландию. Он потребовал, чтобы она тут же, сию минуту, написала Пан-Пану письмо, которое доставит сам господин дю Шатле, с просьбой изъять все списки до единого и вернуть ей. Но сделает ли это Пан-Пан? Мадам де Графиньи ответила, что Пан- Пан, разумеется, сделает для Вольтера все и она, разумеется, ему напишет. Ей вдвойне неприятно, что такое случилось во время ее пребывания в Сире. “Не увиливайте, мадам, вы сами послали ему эту песню”. Она едва поверила своим ушам. Она стала убеждать Вольтера, что в глаза не видела “Иоанны”, как же она могла ее переписать? Он отказался ее слушать. Пан-Пан, заявил он, декламировал “Иоанну” в доме своего друга и давал читать всем желающим, не скрывая, что получил ее от мадам де Графиньи. У мадам дю Шатле якобы есть неопровержимое тому доказательство. Бедная мадам де Графиньи была в полном недоумении, но тем не менее очень напугана. Он усадил ее за стол и велел писать. Поскольку она не могла просить у Пан-Пана то, чего никогда ему не посылала, она умоляла его выяснить, что происходит. Прочитав письмо, Вольтер с отчаянным визгом швырнул его ей в лицо и завопил, что, если она откажется повиноваться, ему конец. Все попытки бедной женщины что-то объяснить оказались тщетными, и она замкнулась в молчании.

Безобразная сцена продолжалась уже целый час, когда влетела прекрасная дама. Она орала и бесновалась, как фурия, снова и снова повторяя то, что сказал Вольтер. Мадам де Графиньи по-прежнему безмолвствовала. Наконец прекрасная дама сунула мадам де Графиньи письмо, крича: “Мерзавка, гадина, я пригрела вас в своем доме — видит Бог, не из дружбы, а потому, что вам некуда податься, а теперь вы меня предали — погубили — выкрали из моего бюро рукопись и переписали ее...” Она продолжала в том же духе, брызжа в лицо мадам де Графиньи слюной, и только присутствие Вольтера, похоже, удерживало ее от физического насилия. В конце концов мадам де Графиньи выговорила: “Я бедна, мадам. Вы не имеете права так меня унижать”. Тогда Вольтер обхватил мадам дю Шатле за плечи и оттащил назад, после чего она заметалась по спальне, вереща о предательстве. Дюбуа слышала каждое слово через две комнаты. Бедная мадам де Графиньи была ни жива, ни мертва. Наконец она попросила предъявить доказательство ее мнимого проступка. Оказалось, что это фраза из письма Пан-Пана: «Песня “Иоанны” прелестна». Тут мадам де Графиньи поняла все, как поняла бы много раньше, если бы ей дали время собраться с мыслями. Она объяснила, что всего лишь вкратце изложила Пан- Пану содержание песни и поделилась своим впечатлением. Вольтер тут же ей поверил и извинился. Он сказал, что Пан-Пан прочитал ее письмо Демаре, а тот кому-то о нем обмолвился. Этот кто-то поспешил известить мадам дю Шатле. Она, испугавшись, вскрыла письмо Пан-Пана, которое, казалось, подтвердило ее худшие опасения. Было уже пять часов утра. Мадам дю Шатле не унималась. Вольтер что-то долго внушал ей по-английски и в конце концов вынудил ее принести гостье свои извинения. Чтобы удостовериться в невиновности мадам де Графиньи, они заставили ее написать Пан-Пану и потребовать у него назад злополучное письмо, а потом удалились. Через час после их ухода толстушка, которая, услышав шум, заглянула в дверь и быстро ретировалась, появилась опять. Мадам де Графиньи было дурно.

Пусть Пан-Пан вообразит себе ее положение: без приюта, без денег, без возможности покинуть дом, где ее так оскорбили. Она предпочла бы спать на соломе, чем оставаться там, но ей даже не на что было добраться до ближайшей деревни. “О, Пан-Пан!” На другой день в полдень пришел добрейший Вольтер и чуть не заплакал, увидев, в каком она состоянии. Он тысячу раз просил у нее прощения. Пришел также господин дю Шатле и был очень внимателен. В восемь часов, опираясь на руки господина дю Шатле и толстушки, вплыла прекрасная дама. Она сделала реверанс, процедила: “Мадам, простите за то, что произошло сегодня ночью”, и как ни в чем не бывало заговорила о посторонних предметах. С этих пор жизнь мадам де Графиньи превратилась в ад. Она целыми днями сидела взаперти в своей спальне, не имея для чтения ничего, кроме самых никудышних книг. Вольтер и прекрасная дама получали из Парижа все новинки, но никто другой их не видел. Ужины под свирепыми взглядами мегеры сделались для нее пыткой. Как только церемония кончалась, она тут же поднималась к себе. Толстушка была с ней очень ласкова, но она их подруга и, естественно, вынуждена держать их сторону. Она уверяла, что мегера так неприветлива, потому что чувствует свою вину. Как бы там ни было, мадам де Графиньи никогда не забудет доброту толстушки.

Когда наконец приехал Демаре, мадам де Графиньи пережила еще один удар. Он ей с порога заявил, что между ними все кончено. Он ее не любит и любить не желает. Потом прекрасная дама стала бесстыдно его завлекать, бегая за ним, как глупая маленькая дебютанточка, и завела с ним роман под носом у нее и у Вольтера. Вольтер был взбешен и изливал желчь на них обоих.