Нэнси Митфорд - Влюбленный Вольтер [Voltaire in Love]

Трагедия “Меропа” была переделана Вольтером из пьесы с тем же названием итальянца Сципиона Маф- фи. Много лет, с перерывами, работая над “Меропой”, писатель внес в нее такое количество изменений, что мог по праву считать своей. Актеры сомневались в успехе постановки, поскольку речь в ней шла о материнской любви, теме, способной, как им казалось, лишь усыпить французскую публику. (Непомерное чадолюбие стало свойственно французам позднее.) Когда “Магомета” — надежду театра, запретили, решено было поставить “Меропу”, несмотря на опасения, связанные с именем Вольтера. Вольтер репетировал “Меропу” сам, и его гений вдохновлял актеров. Он укорял мадемуазель Дюмениль, исполнявшую роль обезумевшей матери, за недостаток страсти и гнева в произносимых ею словах “Варвары, это мой сын!” Он издевался над актрисой, пока та не воскликнула: “Дьявол должен вселиться в того, кто сумеет произнести эти слова, как требуете вы!” “Вот именно, мадемуазель, дьявол должен сидеть внутри у того, кто рассчитывает чего-то добиться в искусстве”. Постановка “Меропы” получилась превосходной, одной из наиболее успешных на французской сцене. Публика не могла сдерживать слезы и рыдания три последних действия, а когда спектакль приблизился к концу, захлебнулась от восторга. Впервые в истории театра автора заставили выйти на аплодисменты. Вольтер, естественно, находился в ложе с двумя герцогинями. Мадам де Буффлер и мадам де Люксембург. Приложившись к их ручкам, он исчез, но лишь для того, чтобы появиться на сцене. Видели, как он входил в ложу к еще двум герцогиням: де Виллар, своей бывшей возлюбленной, и ее красавице и умнице невестке, урожденной Ноайль. Публика потребовала, чтобы герцогиня де Виллар поцеловала Вольтера. Изящным кивком головы она якобы попросила разрешения у мужа, и, получив его, кинулась на шею Вольтеру. Чествование продолжалось еще с четверть часа. Этот вечер существенно повлиял на отношения Вольтера с его врагами. Говорили, что у тех физиономии перекосились от зависти, а ноги стали ватными. Кассовые сборы от спектакля побили все рекорды Комеди франсез. Вольтер великодушно заметил, что пьеса не стоит того, чтобы ее печатать, и обязана своим успехом выдающейся игре мадемуазель Дюмениль.

Вернемся теперь к Академии. После столь воодушевляющего триумфа, при поддержке фаворитки короля и отсутствии, по крайней мере явного, противодействия с его стороны Вольтер решил, что пришло время открыто заявить о себе как о кандидате на место кардинала Флери. Написав письмо одному из академиков, он распространил его в Париже и Версале: Вольтер последователь Ньютона, а Ньютон более всех прочих философов убежден, что Бог существует. Его работы для ученого — все равно как катехизис для ребенка. Вольтер враг распрей и бунтов, он восхищается религией, объединившей человечество в одну великую семью. По сути дела, только религия помогала ему в течение тридцати лет, когда наградой за его непосильный труд были лишь невзгоды и клевета. Воодушевленный чувством патриотизма, он жил как отшельник, отдавая себя без остатка изучению физики. Теперь же, при поддержке многих членов академии, он просит принять его в это ученое сообщество, прославленное в истории. Ему бы очень хотелось обратиться [во вступительном слове, которое произносит каждый избранный в Академию] к отцу церкви и государства, чтобы объяснить, как предан он религии кардинала Флери и как восторгается учеником кардинала, королем Людовиком. Это станет его последним ответом на злостные обвинения клеветников, а также заверением в преданности тем, кто воспитывает дофина достойным сыном своего отца.

Далее последовал поступок еще более жалкий. Вольтер отослал письмо епископу Мирепуа, где отрицал свое авторство “Философических писем”. Он, конечно, писал иногда друзьям, но ни за что не дал бы своим письмам столь претенциозного названия. Значит, большая часть именно этих писем — фальшивки. Ах! Что поделаешь! Он был наказан сурово, но умеет прощать.

Увы, этот хлеб унижения Вольтер съел напрасно. Старого зануду епископа, брата герцога де Линя, вхожего в тесный кружок королевы в Версале, единогласно избрали на освободившееся место. Фридрих торжествовал. Парижские друзья Вольтера негодовали. Вольтер слег. Прусский король праздновал свою победу, глумился над философом и бередил его раны всеми доступными ему способами. Он потрясен письмом Вольтера к увенчанному митрой Мидасу, и ему оскорбительно видеть философа, коленопреклоненного перед надменным истуканом. Неужели даже смертельная обида не заставит Вольтера приехать и остаться с королем, признающим его заслуги и воздающим ему должное?

В Комеди франсез начали репетировать “Смерть Цезаря”. Вечером, накануне первого представления, полиция запретила пьесу.

Никого теперь не удивляло, что Вольтер в гневе отвернулся от соотечественников. Хватит с него преследований и издевательств. К счастью, в Европе есть монарх — истинный ценитель и покровитель искусства. Никто теперь не помешает Вольтеру отправиться к этому Тациту, этому Ксенофонту, никто, даже мадам дю Шатле. Он поменяет Минерву на Аполлона: “Вы, Сир, предмет моего обожания”. Подозрительно веселый, в прекрасном расположении духа, Вольтер поспешно и демонстративно готовился к отъезду.

Заговор был организован самим Вольтером вместе с Ришелье и братьями д’Аржансонами. Запрет “Смерти Цезаря” подстроили эти четверо, чтобы негодование Вольтера и его отъезд выглядели естественнее. Путешествие оплачивал французский двор, кроме дополнительного годового содержания, Вольтер вместе с двумя племянниками получил исключительное право снабжать французских солдат обмундированием, а их лошадей сеном. Другими словами, ему посулили бешеные деньги за то, чтобы он шпионил за своим обожаемым монархом и попробовал снова втянуть его в войну.

Французы начинали понимать, что их поспешные и необдуманные действия, направленные против Австрии, могут закончиться проигрышем. Заем, предоставленный Англией Марии Терезии, не пропал даром. Французская армия, отправленная в Богемию без серьезной подготовки и с неумелыми полководцами, потерпела ряд неудач. Вольтер любил прихвастнуть своим влиянием на прусского короля, и правительство решило использовать неподдающийся управлению союз в интересах Людовика XV.Старые школьные друзья повеселились всласть, строя планы. Увенчанный митрой осел и герой Мальвина стали мишенями для их острот. Заливистый смех, прозвенев в Версале, достиг ушей епископа, обратившегося с жалобой к королю. Напрасно он старался. Король ответил, что все в порядке, он в курсе дела, а месье де Мирепуа лучше забыть о том, что он слышал. Буае (Мирепуа) был не Флери, и влияние его распространялось на королеву, но не на короля.