Нэнси Митфорд - Влюбленный Вольтер [Voltaire in Love]

Оба философа, воссоединившись, блаженствовали. “Он любит меня”, решила Эмилия, а Вольтер признался, что никогда еще не находил ее столь обворожительной. Конечно, маркиза припомнила ему обиды и потребовала, чтобы он больше не ездил в проклятую Германию, где сердце каменеет. Она счастлива, что д’Аржанталь выполнил поручение, видит, что Вольтер получил письмо, хоть они об этом и не говорили. Пробыв в Брюсселе всего несколько дней, они отправились в Фобур Сент-Оноре, заглянув по пути в Лилль к мадам Дени. Маркиз дю Шатле находился в Сире, и лето предполагалось провести там.

В Париже Вольтер работал, а мадам дю Шатле играла. Существует письмо Эмилии к Вольтеру ( кажется, только оно одно и сохранилось), начинающееся со слов “Возлюбленный мой” (по- английски) и содержащее просьбу заплатить карточный долг в размере пятидесяти луидоров. Наделав еще карточных долгов, Эмилия была вынуждена занять денег у Гельвеция. Это повлекло за собой неприятности, поскольку она не сумела расплатиться с ним в срок. По мнению Вольтера, партнеры недооценивали ее учености, хотя и поражались быстроте и точности, с какими она подсчитывала очки. Он сам наблюдал однажды, как Эмилия в уме разделила девять чисел одновременно. Казалось бы, человек так лихо манипулирующий цифрами должен обладать отменным чутьем карточного игрока, но Эмилия либо редко выигрывала, либо нам об этом ничего не известно. Теряла она баснословные суммы.

В “Размышлениях о счастье”, эссе, написанном примерно в это время, мадам дю Шатле утверждает, что три удовольствия остаются доступными стареющей женщине: игра, науки и, коли позволяет здоровье, еда. С ее точки зрения, игра, если ставки высоки настолько, что могут повлиять на благосостояние, есть средство для достижения счастья. Душе необходимы надежда и страх, ибо она нуждается в потрясениях. Обе указанные страсти неотделимы от игры, помогающей, таким образом, сохранять душевное здоровье. Маркиза сама не раз утешалась, говоря себе, что невезенье в карточной игре волнует сильнее, чем желание обогатиться.

“Размышления”, объясняет она, предназначаются не всему человечеству, a les gens du monde', людям, занимающим твердую позицию в жизни. Увы, мы начинаем понимать, как обрести счастье, когда этому мешают возраст и оковы, наброшенные нами на самих себя. Счастье невозможно без добродетели, крепкого здоровья, хорошего вкуса и иллюзий, для его достижения не- обходимы страстность и отсутствие предрассудков. Большинство удовольствий есть следствие иллюзий, и человек их утративший редко бывает счастлив. Моралисты, полагающие, что нам следует избавиться от страстей и желаний, не понимают, что счастье наступает после их удовлетворения. Ленотр был прав, когда попросил папу вместо отпущения грехов подвергнуть его испытаниям. Ее могут спросить, чего больше принесли людям страсти, счастья или несчастий? На этот вопрос нельзя ответить, потому что несчастливые люди говорят о себе, тогда как счастливые молчат. Никто не пишет пьес о счастливых возлюбленных. Но, хоть сильные страсти на самом деле делают людей несчастными, она, тем не менее, уверена, что без них недостижимо истинное наслаждение.

Иметь страсти и удовлетворять их можно, если не подводит здоровье, а это зависит от нас самих. Здоровье дано нам всем от природы и отпущено на некий срок. Не разрушая своей конституции перееданием, недосыпанием и всякими излишествами, мы проживаем нормальную жизнь. Речь, разумеется, не идет о внезапной смерти, нам не подвластной. Но как же быть тем, для кого еда — самая большая радость? Обжорство дивный источник вечной радости, причем наслаждаться им можно и без ущерба для организма, питаясь по преимуществу дома. Самой мадам дю Шатле пришлось отказаться от алкоголя. Излишне разгорячившись, она зачастую пьет разнообразнейшие напитки. Она позволяет себе чревоугодничать, но, почувствовав малейшее неустройство, прибегает к наистрожайшей диете.

Важнее всего в жизни знать, чего мы хотим. Многие люди не отдают себе в этом отчета, а если нет цели, не будет и счастья. Мы разрушаем утром сделнное накануне, совершаем промахи и раскаиваемся. Раскаяние, возможно, самое неприятное из ощущений, какие нам доводится испытывать, и мы должны беречься от него. Ничто в жизни не повторяется точь-в-точь как уже было, и потому нет смысла учиться на прошлых ошибках. Следует продолжать начатое, не оглядываясь назад, помня о хорошем и забывая о дурном. Нелепо думать о смерти, как своей, так и чужой: мысли горестные и унизительные, а потому бесплодные.

Женщине, лишенной подобно ей политических и военных амбиций, много дает ученье. К прочим видам удовольствий, упомянутых мадам дю Шатле в ее весьма разумных рассуждениях, относятся покупка новой мебели, нюхательных табакерок и тому подобного, словом всего, что, как она отмечает, приносит ей большую радость, наряду с регулярным посещением уборной и теплой одеждой в студеную пору.

Вольтер был болен почти всю зиму. Ходили слухи, что у него связь с актрисой, мадемуазель Госсэн, и что она посетила его в доме мадам дю Шатле, когда он не смог прийти к ней. Дю Шатле надоело жить одному в Сире и он хотел, чтобы Эмилия составила ему компанию, однако Вольтер не пожелал бросить Париж. Он дурно обращался с маркизой, устраивал ей сцены и часто доводил до слез. Тем не менее, он приступил к важной для него работе, требовавшей деревенской тишины. Итак, Эмилия наконец-то убедила его перебраться в Сире, куда они и отбыли в начале апреля 1744 года, оба в отвратительном настроении. Не успев туда добраться, они получили сообщение о болезни месье Дени. Через два или три дня он скончался. Жена покойного и Вольтер, судя по всему, искренне его любили. Вольтер отправил вдове сердечное соболезнующее письмо. Тьерьо он написал, что это горчайшая утрата для мадам Дени, потерявшей вместе с обожавшим ее мужем и счастье, окружавшее ее днем и ночью. Лето, поначалу незадавшееся, стало для философов чуть ли не самым счастливым в их совместной жизни. Сире еще никогда не был столь чарующим — в письме, написанном “a Cirey en felicite” Вольтер называет его “сокровищем”, “своим королевством и своей академией”. Над дверью галереи он написал : “Приют искусств и одиночества,// Здесь сердцу некогда скучать,// Вы счастье подарили мне,// Обещанное попусту другими”.

Мадам дю Шатле, поясняет он, проводит почти все время вместе с ним в галерее, и потому там царит радость.

Вольтер, трудившийся, как правило, сразу над несколькими произведениями, сейчас сосредоточился на одном. Он покинул беспокойный Париж, чтобы отдать работе все силы, и творил с таким воодушевлением, будто на карту поставлена его литературная карьера. Юнец, создающий свой первый опус, едва ли отнесся бы к делу серьезнее.