Павел Щеголев - Первенцы русской свободы

Конечно, эти стихи так выпукло рисуют всё, что эти женщины сделали для декабристов, но мы не улавливаем их образов. А как раз для того, чтобы их история имела для нас то значение, о котором говорит доктор Н. А. Белоголовый, нужно, чтоб они ожили, встали перед нами, облечённые плотью и кровью.

Нас интересуют их живые лица и те глубокие психологические мотивы, которые заставили их порвать нить своей жизни и идти в неизвестность. Одни из них стремились воплотить идеалы кроткой супружеской любви и верности; для них подвиг самоотречения является в известном смысле пассивным, так как с необходимостью вытекал из обязанностей, налагаемых супружеской связью. Таковы были княгиня Екатерина Ивановна Трубецкая, умная и необыкновенно кроткая женщина; баронесса Анна Васильевна Розен (урождённая Малиновская); Александра Ивановна Давыдова; Елизавета Петровна Нарышкина (урождённая графиня Коновницына), нервная, болезненная и замкнутая женщина, которая чувствовала себя одинокою в ссылке; Александра Васильевна Ентальцева. К ним, кажется, нужно прибавить и Марью Казимировну Юшневскую, о которой мы почти ничего не знаем [435].

Для Прасковьи Егоровны Анненковой (урождённой Гебль) и Камиллы Петровны Ивашевой (урождённой Ле-Дантю) путешествие в Сибирь было подвигом страстной любви. Одна, Ивашева, до отъезда в Сибирь, ни слова не сказала о своей любви к Ивашеву, но она буквально сгорала от любви к нему. После осуждения Ивашева она занемогла, долго болела, отказывала женихам и никому, даже матери, не говорила о своём тайном горе. Только в марте 1830 года — почти через четыре года после отправления Ивашева в Сибирь — она открыла своё сердце матери и просила разрешить ей отправиться в Сибирь.

«Могу ли я,— говорила она,— разделить участь человека, которого я долго любила, как брата, и которого я продолжала уважать за его несомненные достоинства, хотя несчастие и обрушилось на него по воле судьбы? Скажите, дорогая матушка, способны ли вы расстаться с дочерью, если б я хоть чем-нибудь могла утешить Базиля?

— Я бы не поколебалась, — отвечала ей мать, — если б была уверена, что жертва моя может возвратить тебе здоровье, успокоить тебя и послужить к доставлению счастья тем, кто так его достоин. Но, милая дочь, ты любишь того, кто и не подозревает о твоём чувстве. Ты о нём думаешь, а твоё присутствие, может быть, было бы ему в тягость; наконец, если б даже он и обратил внимание на твоё предложение, полагаешь ли ты, что он так же готов принять его и не имеет весьма основательных причин отказаться от счастия именно из-за жертвы, на которую ты готова?

Камилла предвидела все эти возражения и, оправдываясь в скрытности, которою упрекала её мать, говорила ей: „Я сама считала свои надежды неосуществимыми вследствие голоса рассудка, который доказывал мне то же самое, что и вы. Но бросим разговор об этом. Если мне суждено отказаться от любимой мечты, то я постараюсь преодолеть своё безрассудное желание. Мне ничего не нужно. Я отказываюсь от сватовства г. Санси. Я не могу выйти замуж“ [436].

История Полины Поль, дочери французского полковника George Geable, убитого в Испании гверильясами, тоже необыкновенна. 16-го мая при проезде императора Николая I через Вязьму Полина Поль подала государю прошение, в котором просила разрешения отправиться в Сибирь для вступления в брак с государственным преступником Анненковым, отцом её дочери. Прошение ярко рисует личность Полины Поль. „Ваше величество! — писала она.— Позвольте матери припасть к стопам вашего величества и просить как милости, разрешения разделить ссылку её гражданского супруга (époux naturel). Религия, ваша воля, государь, и закон научат нас, как исправить нашу ошибку. Я всецело жертвую собою человеку, без которого я не могу долее жить: это самое пламенное моё желание. Я была бы его законной супругою в глазах церкви и перед законом, если бы я захотела преступить правила деликатности. Я не знала о его виновности; мы соединились неразрывными узами. Для меня было достаточно его любви… Милосердие есть отличительное свойство царской семьи. Мы видим столько примеров этому в летописях России, что я осмеливаюсь надеяться, что ваше величество последуете естественному внушению своего великодушного сердца.

В ссылке я буду, ваше величество, благоговейно исполнять все ваши повеления. Мы будем благословлять священную руку, которая сохранит нам жизнь, бесспорно, весьма тяжкую! Но мы употребим все силы, чтобы наставить нашу возлюбленную дочь на путь добродетели и чести. Мы будем молить бога о том, чтобы он увенчал вас славою. Мы будем просить его, чтобы он излил на ваше величество и ваше августейшее семейство все свои благодеяния.

Соблаговолите, ваше величество, открыть ваше великое сердце состраданию, дозволив мне в виде особой милости, разделить его изгнание. Я откажусь от своего отечества и готова всецело подчиниться вашим законам. У подножия вашего престола молю на коленях об этой милости… надеюсь на неё!..“ [437]

Император Николай был милостив: он не только разрешил ей ехать в Сибирь, но и приказал выдать 3000 рублей на расходы.

По сложности и тонкости духовной организации из женщин выделяются Марья Николаевна Волконская и Наталья Дмитриевна Фонвизина (урожд. Апухтина). У Волконской была неукротимая и боевая натура: для неё подневольное путешествие в Сибирь являлось подвигом борьбы. Её очень хорошо характеризует барон Розен в своих записках: „М. Н. Волконская, молодая, стройная, более высокого, чем среднего роста, брюнетка с горящими глазами, с полусмуглым лицом, с немного вздёрнутым носом, с гордою, но плавною походкою получила у нас прозванье „la fille du Gange“, девы Ганга; она никогда не выказывала грусти, была любезна с товарищами мужа, но горда и взыскательна с комендантом и начальником острога“ [438]. Она любила жизнь и брала её с бою.