Александр Чубарьян - Канун трагедии [Сталин и международный кризис: сентябрь 1939 - июнь 1941 года]

8 октября Шуленбург передал Молотову записку о том, что Риббентроп обеспокоен сведениями из Истамбула, "согласно которым советско-турецкие переговоры приведут в ближай­шее время к заключению пакта о взаимопомощи". Риббентроп снова заявил, что германское правительство будет очень сожа­леть, если советскому правительству не удастся побудить Тур­цию отказаться от заключения договора с Англией и занять по­зицию абсолютного нейтралитета". Если советское правитель­ство не сможет избежать заключения пакта о взаимопомощи с Турцией, то германское правительство твердо рассчитывает на оговорку в пакте, по которой советское правительство не будет оказывать помощь, направленную против Германии. "Отсутст­вие такой оговорки было бы нарушением советско-германско­го договора о ненападении. Эту оговорку следовало сделать в договорной письменной форме и опубликовать, чтобы не соз­давать нежелательное впечатление, противоречащее смыслу и букве германо-советских соглашений 50.

В тот же день на встрече с Шуленбургом Молотов, подтвер­див получение записки, сообщил, что "советско-турецкие пере­говоры не продвинулись ни на шаг вперед. Не было и никаких обсуждений". Что касается оговорки, то Молотов не согласил­ся с тем, что она вытекает из договора между двумя странами, но выразил готовность сделать ее, исходя из установки на дружбу с Германией. "Нас удивляет нервозность германских руководителей, — заявил Молотов. — Я сомневаюсь, чтобы мы пришли к какому-либо соглашению с турками. Но если оно и будет подписано, то не будет направлено против Германии... Если мы и ведем переговоры, то ведем их для выяснения пози­ции Турции". Шуленбург поинтересовался, какова же цель со­ветско-турецких переговоров: состоит ли она в том, чтобы до­биться турецкого нейтралитета, закрыть Дарданеллы и обеспе­чить мир на Балканах? Молотов заявил о солидарности с этой позицией Германии 51. В советских дипломатических кругах по­лучали одновременно сообщения об интересе к советско-ту­рецким переговорам в Италии и на Балканах 52.

Германский нажим заставил Кремль рассмотреть снова вопрос о переговорах с Турцией. Сараджоглу находился в Мо­скве и ждал почти две недели ее реакции и продолжения пере­говоров. И только 13 октября Молотов встретился с турецким министром иностранных дел.

Сразу же по окончании встречи Даладье получил отчеты о ней из Анкары и от посольства Франции в Москве 53. По сведе­ниям из Анкары, текст советско-турецкого пакта не обсуждал­ся. А далее последовали сюрпризы для Сараджоглу. Сначала Молотов заявил, что СССР снимет с себя все обязательства на Балканах в случае германской агрессии. Сараджоглу сказал, что такой шаг был бы абсолютно неприемлемым, поскольку пе­речеркнет весь договор между Турцией и Россией. Затем Молотов поднял вопрос о Проливах, предлагая принять доку­мент по этому поводу, что Сараджоглу также отверг. Наконец, и это было абсолютно неожиданно, Молотов спросил, не может ли Турция объявить о своем нейтралитете по отношению к Бол­гарии, на что Сараджоглу ответил отказом 54.

Правительство Турции, получив этот отчет, послало Сарад­жоглу следующие инструкции: следует отстаивать позицию, которую министр занял по поводу молотовских вопросов. Было бы желательно одновременно подписать и Тройственный пакт, и военную конвенцию между тремя странами двумя днями позднее 55.

В сообщении из Москвы турецкий дипломат дополнил ин­формацию соображением о том, что отсутствие на беседе Ста­лина может означать его нежелание рисковать присутствием на отказе Советов от договора. При этом он сам не исключил возможности продолжения переговоров 56.

октября Даладье отправил письмо послу в Лондон, в кото­ром снова говорил о германских претензиях и о том, что турец­кое правительство должно отказаться от германских или рос­сийских попыток изменить подготовленные договора с Англи­ей и Францией 57. Тем временем нервничающий Сараджоглу ждал в Москве продолжения переговоров, и 17 октября они, на­конец, состоялись. Согласно телеграмме из Москвы в Париж неблагоприятное впечатление Сараджоглу после предыдущей встречи подтвердилось и теперь, когда Молотов снова поднял вопрос о Проливах. Сараджоглу категорически возразил. Пос­кольку Молотов повторял формулу, которая, по мнению фран­цузов, поддерживается Германией, Сараджоглу констатировал несогласие по всем пунктам и решил назавтра утром уехать, хотя Молотов и пытался его удержать.

Слово "разрыв" не было упомянуто, но фактически это было именно так. Впервые Молотов выдвинул предложения о Проливах еще 1 октября во время первой встречи в Кремле с участием Сталина. По мнению французских дипломатов, Со­ветский Союз уступил давлению Германии, которая имеет "открытый кредит в Кремле". Как считали турки, они имеют дело с новым вариантом русского империализма в отношении Турции 58. В таком же духе комментировал ситуацию в Москве и Массигли из Анкары 59.

октября Даладье направил немедленно телеграмму в Лондон, в которой сообщил: турецко-советские переговоры прерваны. Мы теперь можем подписать Тройственный договор со всеми приложениями и военной конвенцией" 60. Француз­ский посол сообщил о реакции Лондона. Британское прави­тельство, отмечал он, особо подчеркнуло, что разрыв произо­шел исключительно из-за проблем, относящихся к советско-ту­рецким отношениям, а не к тексту Тройственного договора 61.

Договор Англии и Франции с Турцией, как и военная кон­венция, были подписаны 19 октября. Договор заключался сро­ком на 15 лет. Он предусматривал англо-французскую помощь Турции в случае агрессии против нее, а также помощь со стороны

Турции в случае войны в зоне Средиземного моря, в которую будут вовлечены Франция и Англия. По договору Турция была обязана оказать помощь Болгарии и Румынии, если Англия и Франция будут вовлечены в войну, в связи с гарантиями, кото­рые они дали этим странам.

Приложенный к договору протокол гласил: "Обязательства, принятые на себя Турцией в силу договора, не могут принудить Турцию к действию, результатом или последствием которого будет ее вовлечение в вооруженный конфликт с СССР". Этой оговоркой Турция как бы получала компенсацию за неудачу с заключением советско-турецкого пакта, обещая свой нейтра­литет в отношении СССР при возникновении международных осложнений (предполагались действия СССР, возможно в от­ношении Бессарабии).

Через несколько дней Массигли сообщал из Анкары, что советский посол Терентьев поставил перед турецким минист­ром иностранных дел несколько вопросов. Например, посол спросил, почему стороны подписали Тройственный договор, не дождавшись возвращения Сараджоглу. В ответ турецкий ми­нистр заметил, что заранее было решено подписать одновре­менно оба договора, но переговоры в Москве не принесли ре­зультатов. Советское правительство, сказал Терентьев, не считает это разрывом, а сожалеет, что переговоры в Москве не были успешными, но их можно продолжить. Следующий его вопрос звучал так: если соглашение будет достигнуто между СССР и Турцией, возможно ли изменение Тройственного пак­та в духе дискуссий, проходивших в Москве? В ответ Сарад­жоглу заявил, что Турция не видела неудобств в этом, но сейчас договор уже подписан и его содержание должно решаться с Ан­глией и Францией. Терентьев снова спросил, каково будет мне­ние Турции о Проливах, если СССР будет в состоянии войны с Румынией. Сараджоглу заявил, что на этот вопрос он не может ответить без консультации с правительством. В заключение по­сол повторил слова, сказанные советскими представителями ранее о Тройственном пакте: "СССР не может положить руки на этот договор" 63.