Александр Чубарьян - Канун трагедии [Сталин и международный кризис: сентябрь 1939 - июнь 1941 года]

Прежде чем подытожить ситуацию и дать оценку действи­ям СССР по отношению к Турции, отметим, что в донесениях советских послов из Анкары, Парижа, Лондона и некоторых других столиц еще в течение некоторого времени освещалась реакция на состояние советско-турецких отношений и на под­писание Тройственного пакта. Так, 19 октября Суриц сообщал из Парижа, что неуступчивость турок имеет, вероятно, и мате­риальную подкладку. Помимо словесных гарантий ей, видимо, обещаны и более весомые компенсации 64. Подтверждая это, со­ветский посол в Анкаре сообщал в ноябре, что Турция получит или уже получила от Англии большие кредиты. Назывались разные цифры — 62 млн ф. ст. (15 млн в золотых слитках и не­которые специальные кредиты. Предусматривалось оснаще­ние турецкой армии военными материалами и снаряжением 65.

В телеграмме от 20 октября Суриц писал: в местной печати "перерыв в переговорах расценивается как поражение Герма­нии, а не СССР; выражается надежда, что соглашение между СССР и Турцией будет достигнуто. Делались даже намеки, что СССР не очень огорчен отклонением Турцией его предложе­ний, выдвинутых им лишь в порядке лояльности к Германии" 66.

В следующей телеграмме от 21 октября Суриц информиро­вал, что перерыв в советско-турецких переговорах вызвал двойственные настроения: радость, что Москве не удалось сор­вать или ослабить пакт между Францией и Турцией, и огорче­ние тем, что не заключен аналогичный пакт между СССР и Тур­цией. Рекомендовано всячески избегать задевать СССР. Вчера на конференции представителей печати молодой Бонкур дал такую директиву от министерства иностранных дел: говорите о провале немцев, но ни звука в этой связи об СССР 67.

Тем временем в Анкаре продолжались встречи советского посла с турецкими властями, на которых происходил обмен мнениями и выяснение отношений 68. Но 28 октября последова­ла грозная телеграмма Молотова: "Продолжение хождений к Сараджоглу не имеет смысла. Не стоит также посещать Иненю, если он сам не попросит к себе. Мы не нуждаемся в пакте о вза­имопомощи с Турцией" 69.

Получив столь ясные инструкции, Терентьев начал активно информировать Москву в пространных телеграммах об антисо­ветских настроениях в Турции, о том, что турецкие руководи­тели, включая президента и министра иностранных дел, уже давно действуют по указке Англии и Франции. Словом, он ри­совал мрачные картины и перспективы советско-турецких от­ношений 70.

Наконец, дважды, в ноябре и декабре, к турецкой теме воз­вращались в Москве в связи с советско-германскими отноше­ниями. 26 ноября во время беседы Молотова с Шуленбургом немецкий посол спросил, "не имели ли места какие-нибудь раз­говоры с турками, которые дали повод для ложных сообщений в печати 71. Молотов ответил, что никаких разговоров с турками не было, при этом добавил: "Вначале наш полпред, вернувшись в Турцию, имел несколько бесед с Сараджоглу, повторял наши старые формулы, но вскоре и эти беседы были по указанию Наркоминдела прекращены 72.

17 декабря во время очередной встречи Молотова и Шулен­бурга немецкий посол затрагивал тему о возможности совет­ского движения в Афганистан, о свержении там правительства и создании базы для нападения на Индию. Как известно, Моск­ва отклонила этот план, ссылаясь на необходимость тщатель­ной и длительной подготовки к таким делам. Неожиданно Молотов заявил буквально следующее: "... хотелось бы знать, имеет ли германское правительство все эти данные, тем более что у германского правительства уже была один раз неправиль­ная информация, касающаяся Турции, когда оно заявляло, что достаточно, чтобы СССР только указал Турции на невыгоду ее соглашения с Англией и Францией — как та откажется от это­го соглашения... Я не делаю упрека германскому правительст­ву, так как мы действовали не только на основании Вашей ин­формации, но и на основании своей информации, тем не менее мне это вспоминается" 73.

Итак, Молотов расставил последние акценты и в какой-то мере прояснил всю ситуацию. В принципе договор с Турцией не представлял в тот момент нечто исключительно важное для Советского Союза. Главное состояло в том, что все перипетии вокруг договора должны были ответить на вопрос о степени до­говоренностей СССР с Германией и ее отношений с Англией и Францией. Договор с Турцией, видимо, помог бы советскому руководству несколько дистанцироваться от Германии и осла­бить впечатление о их взаимозависимости перед всем миром. Но в то же время подписание этого договора не было изолиро­ванным шагом, он шел бы в неразрывной связке с Тройствен­ным пактом. И подписание советско-турецкого договора, при­чем публичное, было бы очевидным жестом в сторону Англии и Франции, чего в Москве всячески старались избегать. Крем­левские лидеры, как мы знаем, поддерживали контакты с Анг­лией и Францией, но делали это весьма закрыто и в ограничен­ных масштабах, особенно относительно Франции.

В то же время был, конечно, большой соблазн для Сталина закрепить советские позиции на южных границах, в районе Черноморских проливов и на Балканах. Видимо, Германии при­шлось бы проглотить возможное подписание договора СССР и Турции, но в Москве начали трудные переговоры с Финлянди­ей, только что были подписаны договора со странами Прибал­тики и т.п. И во всем этом советские лидеры нуждались в поддержке Германии. Кроме того, опыт прошлого продолжал вы­зывать недоверие в Москве к "обещаниям" Англии и Франции.

Все это в совокупности и предопределило тот образ дейст­вий, который выбрали в Москве. Но из приведенной беседы Молотова с германским послом становится очевидным и то, что в Москве сделали тактическую ошибку, положившись на мне­ния и советы Риббентропа и других германских дипломатов. Именно этим, очевидно, объясняются явно противоречивые ша­ги советских лидеров, полагавших (по мнению в Берлине), что

Турция не решится подписать договор с Англией и Францией в результате энергичного нажима Советского Союза. Продолже­ние переговоров с Турцией и более гибкая позиция на них, веро­ятно, позволили бы Москве вести дальше сложные маневры.

В Москве недооценивали стратегические интересы Герма­нии на Балканах. Уже скоро советскому руководству пришлось думать о противодействии германскому проникновению в этот регион.

Существенное влияние на проблемы вокруг Турции оказы­вала и позиция англо-французского блока и особенно Фран­ции. Турецкому руководству были поставлены довольно жест­кие условия с отказом согласиться на любые изменения в под­готовленном Тройственном договоре. Тем самым уменьшались тактические возможности Турции на переговорах с Москвой. Французские лидеры не верили в искренность советских наме­рений и опасались, что СССР использует ситуацию, чтобы за­крепиться в районе Средиземного и Черного морей, открывая путь на Балканы и к тому же прокладывая дорогу в этот регион и для Германии.