Александр Чубарьян - Канун трагедии [Сталин и международный кризис: сентябрь 1939 - июнь 1941 года]

Однако в апреле—мае произошли кардинальные перемены в международной ситуации , особенно в ходе войны между Гер­манией и англо-французским блоком, что сказалось на настро­ениях, планах и действиях советского руководства. До этого времени оно рассчитывало на продолжающуюся длительную и вялую войну между двумя империалистическими блоками. Но 9 апреля начался новый драматический период европей­ской истории. В этот день германские войска вступили в Данию и Норвегию, 10 мая — в Бельгию и Голландию, а затем вторг­лись во Францию. 20 мая немецкие вооруженные силы вышли к Ла-Маншу, а в начале июня почти без сопротивления пал Париж. Французская армия была разгромлена буквально в не­сколько недель, а британский экспедиционный корпус, потер­пев поражение в сражении под Дюнкерком, покинул конти­нент и вернулся в Британию. Англия постоянно ожидала немецкого вторжения.

Странная война, которая велась в Европе после сентября 1939 г., таким же странным образом закончилась совершенно не­ожиданным молниеносным разгромом Франции. Фактически большинство европейских стран оказались в германских руках.

По свидетельству очевидцев, в Москве были потрясены та­ким стремительным поворотом в войне. Расчеты Сталина на длительное противостояние воюющих держав и на возмож­ность долгого использования Советским Союзом этого кон­фликта не оправдались. Прежде всего в Кремле справедливо опасались, что Германия может постепенно потерять интерес к СССР, поскольку страх перед угрозой войны на два фронта уже почти не существовал. Отмечаемые признаки периодиче­ского роста напряженности в советско-германских отношени­ях могли нарастать. К тому же в телеграммах советских послов из Прибалтики проскальзывала мысль о сохраняющемся инте­ресе Германии к этому региону, хотя официально ее деятели разных уровней заверяли Москву, что ни Прибалтика, ни Фин­ляндия больше не входят в сферу немецких интересов.

Для Сталина были неясны намерения Гитлера после победы над Францией: обратится ли он к подготовке вторжения в Вели­кобританию или примет какие-либо иные решения. После за­хвата Германией практически бблыпей части Европы и усиле­ния хотя и скрытых, но очевидных для Москвы противоречий с Германией перед советскими лидерами все более вставал вопрос о безопасности страны и создании более благоприятных усло­вий на случай столкновения или даже войны с Германией. И в этом плане Сталин явно стремился продвинуться на Запад и предотвратить германское проникновение, преобладание или даже захват Прибалтики. И это обстоятельство также побужда­ло Москву ускорить решение прибалтийской проблемы.

Советское руководство понимало, что не могло быть и речи о серьезной реакции в оккупированных Германией европей­ских странах на какие-либо акции СССР в Прибалтике или в других районах. Вместе с тем оно, видимо, постоянно опасалось возможных секретных договоренностей между Германией и Англией, хотя заявление нового британского лидера У. Черчил­ля о том, что Англия будет вести войну с Германией до победно­го конца, несколько успокаивало. Именно в те дни впервые за много месяцев Сталин лично принял нового британского посла в Советском Союзе Стаффорда Криппса, но, как известно, дальше этого жеста дело не пошло.

В условиях, когда вся Европа была потрясена столь быстры­ми германскими победами и когда можно было ожидать немец­кое продвижение на Юг, Юго-Восток Европы и на Балканы, ви­димо, Сталин и решил ускорить решение прибалтийской проб­лемы. Мы не располагаем документами о каких-либо заседани­ях Политбюро, касающихся обсуждения вопросов внешней политики. Но, учитывая дальнейший ход событий, можно пред­положить, что, получив известие о выходе 20 мая немецких войск к Ла-Маншу и фактическом разгроме Франции, совет­ское руководство, видимо, немедленно приступило к действи­ям в Прибалтике. С учетом многочисленных фактов из донесе­ний советских послов об усилении левых сил в Прибалтийских странах, скорее всего, в Москве полагали, что наступила благо­приятная ситуация для изменения политической ориентации этих стран и реализации советских намерений.

Сначала сценарий был похож на сентябрьские действия СССР, когда главным требованием Советского Союза было со­гласие Прибалтики на размещение там советских войск. И на этот раз в конце мая 1940 г. это требование было одним из клю­чевых. В качестве повода для резких заявлений в Москве выбрали информацию об исчезновении нескольких советских военнослужащих в Литве. Вообще она фигурировала в заявле­ниях СССР еще в начале мая. Но именно после 20 мая в Моск­ве не только вновь вернулись к этому вопросу, но и сделали его основным. Действия литовских властей квалифицировались как "похищение военнослужащих и как провокационные дей­ствия, чреватые самыми тяжелыми последствиями" 29. 30 мая в "Правде" появилось официальное сообщение ТАСС, состав­ленное в жесткой форме.

В Литве советские демарши вызвали серьезное беспокойст­во. В этой связи отметим мнение о ситуации в Каунасе латвий­ского посла в Литве. Он писал министру иностранных дел Мун- терсу в Ригу, что 25 мая Молотов вызвал литовского посла в Москве и представил ему два документа, в которых речь шла именно об исчезновении советских солдат. По словам латвий­ского дипломата, литовский министр Урбшис опасается, что Москва имеет более широкие цели. Он чувствует, что совет­ская акция может касаться и Латвии и Эстонии 30. Через два дня латвийский посол снова информировал Ригу, что в Каунас прибыл русский генерал А. Д. Лактионов, но он не имел контак­тов с литовскими властями.

Все это вызывало беспокойство в Каунасе. Правительство впало в депрессию. Никто не сомневается, что русские готовят что-то весьма неприятное и, возможно, выдвинут новые требо­вания 31.

Спустя несколько дней латвийский посол в Лондоне сооб­щал в Ригу, что состоялась обычная регулярная встреча балтий­ских послов, на которой литовский посол информировал о со­ветских требованиях, о вызове премьер-министра Литвы А. Меркиса в Москву. Эстонский посол заявил, что русские вы­двигают требования к Эстонии, в частности касающиеся арен­дуемой русскими военно-морской базы в Палдиске. Все бал­тийские дипломаты задавались вопросом, что все это могло бы означать. Они полагали, что применительно к Литве, может быть, речь идет об увеличении гарнизонов или создании специ­альной полиции, или все это вызвано страхом перед активно­стью Германии 32.

Перед отлетом в Москву 10 июня литовскому министру ино­странных дел Урбшису, по его словам, было неясно, чего дейст­вительно хотят в Москве 33. 11 июня латвийский министр ино­странных дел Мунтерс имел встречу в Риге с заместителем нар­кома обороны Лактионовым и советским послом Деревянским, на которой советский генерал осуждал инциденты в Литве. В це­лом вся беседа, как сказал Мунтерс, была живой и дружеской 34.