Готхард Хейнрици - Заметки о войне на уничтожение [Восточный фронт 1941–1942 гг. в записях генерала Хейнрици]

В хорошую погоду город Лихвин предстает в куда более радужном свете, чем до того. Он раскинулся на крутом западном берегу реки Оки, возвышаясь где–то на 30- 40 метров над рекой, что смотрится не столь уж некрасиво. Глубокие глиняные балки окружают город со всех сторон, как будто замок на горе. С торговой площади открывается вид на долину Оки, километра четыре в ширину. Воздух кристально чистый. Всё вокруг окрашено в коричневый. Коричневый — главный здешний цвет, включая и русскую униформу. Территория вокруг Лихвина очень плодородна, так как почва состоит из жирного глинозема. Но поскольку крестьяне вынуждены были всё отдавать, они всё равно нищие. Неподалеку от города находятся угольные копи, которые, похоже, только недавно были разработаны. Еще здесь построили завод по производству снарядов. Мы там захватили множество болванок и 15 000 литров бензина и топлива. К сожалению, русский бензин не годится для наших автомашин.

В здешней местности полно партизан. Большевистское правительство приказало всем членам партии остаться в нашем тылу, чтобы вести партизанскую борьбу. Они уничтожают складские запасы — в Лихвине они спалили запас кожи стоимостью восемь миллионов марок — и совершают налеты, увы, раз за разом успешные. Прежде всего они нападают на маленькие реквизиционные отряды, которые рассылаются войсками по округе, чтобы добыть провиант. Днем партизаны прячутся в лесах и оврагах в своих убежищах, а по ночам ходят в деревни за съестным. Наш русский переводчик с огромным рвением взялся за борьбу с ними. Население не раз уже информировало нас о партизанах, так как боится притеснений с их стороны. Только с помощью крестьян и можно схватить партизан. Переводчику за истекшие три дня удалось поймать и прикончить 15, среди них нескольких женщин. Партизаны клятвенно верны друг другу. Они позволяют себя расстрелять, но не выдают товарищей. Они знают, что их уничтожат без сантиментов, и всё же держат язык за зубами и утверждают, что ничего не знают. У них настоящие хомячьи закрома. Три дня назад в одном из тайников мы нашли три центнера (!) меда, не говоря уже об одежде, мясе и запасе муки. Помимо партизан, тут слоняется немало красноармейцев, оставшихся в нашем тылу после боев, часть из них вооружена, часть безоружна, многие из них помогают партизанам.

После улучшений в плане погоды и продвижения надеемся вновь продолжить наступление на Москву. Период осадков дал русским 14 дней для подтягивания войск и исправления ситуации. Мы должны быть готовы к тому, что нас ждут еще серьезные битвы. […]

Письмо жене, [Лихвик] б ноября 1941 г.

BArch. N 265/155. Bl. 128

[…] Вчера снова ездил на лисиную ферму. Опять солдаты украли шесть самых больших лис. Помимо этого, говорят, что Герман Геринг конфисковал все ценные меха с животных ферм. Это значит, что с голубой лисицей ничего не получится.

Отпуск на Рождество — большой знак вопроса!? Не похоже на то в данный момент. Транспортное сообщение с Германией отвратительное, а во–вторых, никто не знает, как будет развиваться ситуация на фронте. Покамест конца–края боям не видать. А ведь мы стоим точно там, где понадобимся в будущем для окружения Москвы с юго–востока. Наверняка нас ждут впереди самые неприятные задачи. […]

Запись в дневнике, [Лихвин] 6 ноября 1941 г.

BArch. N 265/11

[…] Партизанская активность под Лихвином заметно растет. Бейтельшпахер только 6-го числа поймал 60 человек, из них 40 красноармейцев, 20 он сумел осудить и прикончить. Одного молодого парня они повесили в городе [160], то есть они освобождают полевых жандармов от этой безрадостной работы и сами ее выполняют. Бальцен с интересом наблюдал за зрелищем. Все впечатлены партизанской силой духа. Ни один ничего не выдает, все молчат и идут на смерть.

Запись в дневнике, [Грязново [161] ] 7 ноября 1941 г.

BArch. N 265/11

[…] Я сказал Бейтельшпахеру, чтобы он не вешал партизан ближе, чем в ста метрах от моего окна. Не самый приятный вид с утра. [Граф] Мой заметил, что Гёте в Йене прожил три недели с видом на виселицы.

Письмо жене, [Грязново] 8 ноября 1941 г.

BArch. N 265/155. BL. 129f.

Один летчик возьмет это письмо с собой, и таким образом оно должно попасть домой довольно быстро. Последние 14 дней были относительно спокойными, но теперь нас снова ждут боевые действия. Погода всё время плохая, около 0°; ночью идет снег и подмораживает, днем стоит туман и идет дождь. Дороги либо настолько скользкие, что транспорт крутится как волчок, либо они превращаются в глубокое болото. Сейчас стоим в убогой деревеньке, наше жилище — кошмарный клоповник [162]. Наши солдаты спрашивают, когда же это всё кончится? Я могу только пожать плечами и сказать, что не знаю. Другие спрашивают, когда же они поедут в отпуск, на что в нынешней ситуации можно только улыбнуться. […] Многие простудились из–за мерзкой погоды, и среди солдат из–за обовшивления всё больше распространяется чесотка. Неделями невозможно было помыться. Одежда и обувь в войсках затерты до дыр и почти разваливаются. Русские одеты лучше нас. Но главное то, что они всё равно проиграют в войне. […]

Письмо жене, [Грязново] 15 ноября 1941 г.

BArch. N 265/155. BL 131

Было несколько тяжелых дней, всё пока еще не закончилось. Наша новая армия под руководством Гудериана (прежде Эйтель Фрицель [163]) заставила нас — несмотря на наши возражения — участвовать в операции, которая поначалу развивалась довольно неплохо. Но в итоге заглохла из–за недостатка сил и отсутствия поддержки от наших соседей — именно так, как мы и предвидели, — и постепенно обернулась неудачей, которая стоит нам тяжелых потерь. За 4 дня мы потеряли 1000 человек, 790 убиты или ранены, 180 с обморожениями [164]. У нас тут несколько дней было –20°, ледяной ветер, колючий как иголки. Теперь «потеплело», всего –8–10°, но всегда ветрено. Сражаться в таких условиях, часами лежать на земле под огнем неприятеля без возможности окопаться — это почти за пределом человеческих возможностей. Но у нас здесь вот так.

Мои теплые вещи всё еще не прибыли. Мне сказали, что они застряли на дороге перед Калугой. Могу только надеяться, что они прибудут в обозримом будущем. Пока что обхожусь тем, что надеваю шерстяные вещи и подштанники друг на друга. У меня нет «ни одной пары» шерстяных кальсон. Не знаю, куда они делись. На Троицу я их привез в Берлин. Я обзавелся парой русских валенок. Они хорошо поддерживают в тепле ноги до колен. Но они плохо сидят и в них неудобно ходить. […]

Ты не могла бы мне выслать из Фрайбурга специальные гвоздики, которые можно воткнуть в подошву, чтобы не скользить на льду? На одной паре сапог у меня такие есть, а на другой нет. […]

Отчет семье, [Грязново] 19 ноября 1941 г.