Готхард Хейнрици - Заметки о войне на уничтожение [Восточный фронт 1941–1942 гг. в записях генерала Хейнрици]

Отчет семье, 5 декабря 1943 г.

BArch. N 265/157. Bl. 130–134f. Ms.

[…] Само собой, такое сражение [400]не протекает без кризисов. Часто решающее значение имеет третий или четвертый день битвы. Тогда обороняющийся может не выдержать тяжелых ударов, так как находится под таким сильным давлением, под непрерывным огнем, продолжающимся 72 часа, испытывая нервное перенапряжение из–за готовности день и ночь (сейчас 14 часов) отражать раз за разом накатывающиеся человеческие массы, несмотря на собственные потери, кажущуюся безнадежность, отсутствие чувства локтя на изрядно прореженных позициях. Можно себе представить: 100–120 человек стоят на участке километровой ширины, на них накатываются 800–1000–1200 человек, волна за волной, при поддержке танков. Все оружие обороняющихся забрызгано грязью из–за продолжающегося артиллерийского и минометного огня или упало в грязь, практически неработоспособно. Безоружные, если не считать лопат, прикладов да ручных гранат, они днями напролет стоят по колено в воде, снегу, грязи и — серые от перенапряжения — отражают атаки десятикратно превосходящего противника. Но бывает, что кто–то бежит с позиций. Внезапно исчезает батальон. Теряется целый участок обороны. Но если находится офицер, который собирает вместе десяток солдат и немедленно ведет в контратаку, решительно, вопреки двадцатикратному превосходству врага, то только что праздновавшие победу русские, в свою очередь, бегут. Если таких энергичных людей не находится (ведь именно они погибают в подобных ситуациях), тогда приходится выкатывать штурмовые орудия, доставать огнеметы и в длящихся часами или даже сутками боях латать подобные дыры с помощью кровопролитных штыковых атак. Потом полдня или целую ночь над участком нависает опасность, что русский подтянет из тыла новые силы, нажмет вместе с ними и прорвет жиденькую немецкую линию обороны. Достаточно часто мы переживали моменты, когда наша главная линия оборона была потеряна и не было никого, кто бы мог ее защитить. Такие ситуации стоят немалых нервов. Нужно полагаться на то, что и у противника не всё в порядке и что из многих тяжелых ситуаций в итоге находится выход. И так, слава Богу, часто и случалось. […] Четыре месяца подряд мы втянуты в беспрерывную череду сражений. Сколь немногие еще остались на передовой с августа? Кто такие гренадеры самых сражающихся дивизий? Главным образом обозники, писари, плохо обученные новобранцы, едва умеющие обращаться с оружием. Но у русских дела еще хуже. Как я уже упоминал, там пехота состоит из гражданских лиц с освобожденных территорий, на которых просто надели военную форму. […]

Отчет семье, 7 января 1944 г.

BArch. N 265/158. Bl. 4f. Ms.

[…] После хорошего ночного путешествия я с двухчасовым опозданием прибыл в Берлин [401]. Светило солнце, так что я сразу смог сфотографировать развалины Потсдамского вокзала. […] Я отправился на Лейпцигерплац, чтобы выяснить в транспортном бюро вермахта время отправления курьерского поезда, и обнаружил бюро сидящим в полуразрушенном помещении. При последнем воздушном налете пострадал дом, выходящий на Фоссштрассе, одновременно по всему фасаду новой рейхсканцелярии фюрера, что находится напротив, были выбиты стекла. Стены и внутреннее убранство повреждены осколками. Фоссштрассе была перекрыта, повсюду шла работа над расчисткой улиц от обломков. Проехав по Лейпцигерштрассе, Фридрихштрассе, Унтер ден Линден, вдоль Тиргартена и по Кайзераллее, я еще раз получил возможность детально рассмотреть все случившиеся там разрушения. То, что я уже сказал в Глоттербаде, снова пришло мне на ум: эпоха Вильгельма, в которую я вырос, погребена под развалинами не только внутренне, но сейчас и в ее внешних проявлениях. Она более не вернется. […]

Отчет семье, 20 января 1944 г.

BArch. N 265/158. Bl. 10f. Ms.

[…] Я снова провел два дня внизу в Могилёве, который, собственно, является центральным пунктом наших раздумий. Разместиться снова пришлось в русском скором поезде, который из–за резкой перемены погоды в первый день был так жарко натоплен, что спать было невозможно. При ночной прогулке в районе нашей сортировочной станции я видел вокруг меня, практически как зимой 1941/42 гг., мерцающий свет осветительных ракет. На востоке он шел с фронта, на западе от частей, охраняющих местность от партизан. Район вокруг Могилёва особенно загажен этим народцем. Недавно в Минске произошел совершенно невероятный случай: один прибывший в немецкой униформе с Рыцарским крестом и множеством удостоверений офицер хотел убить крупного чина СС в его кабинете. В последний момент у злоумышленника отказали нервы. Кроме ручных гранат и крайне чувствительной взрывчатки, в его кармане был револьвер с пулями, сделанными по типу «дум–дум» и содержавшими в своей полости сильный яд [402]. Вот какими методами пользуются большевики. […]

Письмо жене, 27 января 1944 г.

BArch. N 265/158. Bl. 14f.

Я сижу в железнодорожном вагоне в Восточной Пруссии, чтобы через несколько часов снова отправиться в Россию. От тебя я не получил вообще никаких известий. Вероятно, ты снова была в отъезде и вовсе не получила мои сообщения.

Эти дни здесь были интересными, но обсуждения шли в весьма серьезном тоне [403]. Столь многое могло быть лучше и идти легче. Кое в чем видна и подлинная трагедия. Встреча со знакомыми со всех концов Европы была увлекательной. […]

Отчет семье, 12 марта 1944 г.

BArch. N 265/158. Bl. 39–41f. Ms.

Неделя минула очень быстро. Она началась в прошлое воскресенье с пятого сражения на шоссе [404]. В этот раз оно продолжалось всего четыре дня. Атаки были мощными, но всё же не такими, как осенью. […] Там, где [противник] некоторое время занимал наши позиции, он оставил 1071 «бесспорных» [405]трупа. То есть он понес тяжелые потери, если считать, что на одного погибшего приходится три раненых. С тех пор снова царит спокойствие. Наш выступающий «балкон» постепенно становится для русских костью в горле. Пленные говорят, что их командиров упрекают в том, что они — в единственном месте на всем Восточном фронте — пока не добились успехов. Действительно, от Балтийского до Черного моря нет никого, кроме нас, кто стоял бы на тех же позициях, что и в сентябре. Значит, мы постоянно должны быть готовы к тому, что противник будет пытаться раздавить наш «балкон». […]

Запись в дневнике, 18 марта 1944 г.

BArch. N 265/15f. Ms.

[…] Интересно, что эти пленные рассказывают о пропаганде ужасов, которая играет в Красной армии крайне важную роль, чтобы удержать перебежчиков. В глазах красноармейцев сожжение населенных пунктов немецкими войсками подтверждает правильность этой пропаганды. Это обстоятельство умело используется красноармейскими пропагандистами как свидетельство, позволяющее осознать, какими бестиями являются немцы. Мне было интересно услышать, что разрушения, против которых я всегда боролся, оказывают такое воздействие. Как я злился под Смоленском, когда каждая тыловая крыса считала себя призванной жечь и разрушать. Но все попытки и приказы предотвратить это тогда не имели успеха, так как людей, занимавшихся разрушениями, нельзя было обуздать. Только казалось, что где–то удалось кому–то помешать, как в другом месте уже полыхал пожар. Это походило на болезнь, распространяющуюся повсюду, и от нее, несмотря на все приказы и контрмеры, никак нельзя было защититься. […]