Готхард Хейнрици - Заметки о войне на уничтожение [Восточный фронт 1941–1942 гг. в записях генерала Хейнрици]

Так, письмо вышло весьма длинным. Оно не должно ввергнуть тебя в беспокойство. Но должно указать тебе, что страусиная политика хоть и приятна в настоящее время, но в перспективе вредна. […]

Письмо детям, 29 мая 1944 г.

BArch. N 265/158. BL 95f. Ms.

[…] На нашем участке боев нет. По–прежнему мы ожидаем наступления на Могилёв. В этой местности враг концентрирует свои силы. Но пока он еще не готов нанести удар. Вследствие этого хочется надеется, что и высадка [союзников] покамест несколько задержится.

В конце мая 1944 г. Хейнрици заболел гепатитом и был вынужден уйти 3 июня в многонедельный отпуск для излечения и восстановления. Поэтому за началом советского наступления 22 июня 1944 г., крахом группы армий «Центр» и разгромом его 4–й армии между Могилёвом и Минском в первой половине июля он наблюдал лишь издалека.

Письмо детям, [Глоттербад] 27 июля 1944 г.

BArch. N 265/158. BL 100

[…] Целый день меня преследовал телефонный вызов, который из–за поврежденных линий связи удалось принять лишь поздно вечером. Содержание разговора было не слишком радостным, мне не нужно ехать на фронт, а ждать, когда меня вызовут. До этого я должен лечиться дальше. После того как я уже дважды продлил свое пребывание здесь, я не могу тут больше оставаться, да и не хочу. Мне пора снова в свою ставку. Но сейчас я не знаю, как долго продлится неизвестность, не знаю и где мне следует находиться. […]

Из–за печальных событий последних дней у всех нас перехватило дыхание [412]. Действительно чудо, что при такой силе взрыва фюрер остался невредим. […]

16 августа 1944 г. генерал–полковник Хейнрици был назначен командующим 1–й танковой армией, которой временно подчинялась 1–я венгерская армия (группа армий Хейнрици). Под командованием Хейнрици армии пришлось выдержать тяжелые оборонительные бои против Красной армии на севере Венгрии, в Восточной Словакии и на юге Польши. Еще в феврале–марте 1945 г. ей удавалось защищать угольные месторождения под Остравой. За это 3 марта 1945 г. Хейнрици получил мечи к Рыцарскому кресту.

Отчет семье, 19 августа 1944 г.

BArch. N 265/158. Bl. I03f. Ms.

Прибыл сегодня на место моей новой службы. Чтобы сюда добраться из Кракова, пришлось совершить девятичасовую поездку на машине. Сначала путь лежал через Галицию, затем через всю Словакию, затем мы въехали в Венгрию. Мы находимся примерно на широте Будапешта. Температура воздуха соответствующая. Говорят, сегодня днем было +42° в тени. Мне кажется, что я на краю света. […]

Разместили меня в вилле увезенного еврея, для местных условий весьма элегантно обставленной. После Франции у меня не было такого королевского жилья. По вечерам затемнение почти отсутствует.

Тем не менее меня не покидает неясное чувство, что всей местной обстановке не слишком–то можно доверять. Как–то мне не по себе. Кроме немецких войск, под моим началом еще целая армия союзников.

Отчет семье, 22 декабря 1944 г.

BArch. N 265/158. Bl. 114f. Ms.

Непрерывно продолжающиеся бои не позволяли мне в последнее время писать письма. Я часто был занят с раннего утра до позднего вечера. Вчера вечером (точнее, сегодня утром) я опустил телефонную трубку на рычаг в 2:00. Теперь я полностью втянут в бои в районе Кашау [413]и дальше к западу. У меня снова фронт длиной в 250 километров, северный фланг которого находится еще в Польше, а юго–западный — в Венгрии. Под моим началом снова остатки венгерской армии, а передо мной три различных поля боя, у каждого из которых свои требования и нужды. На разных участках идут тяжелые бои. Всё время исход боев балансирует над пропастью. Для ситуации к востоку от Кашау это не просто сравнение, бои там действительно идут на покрытых лесом горных склонах высотой 700–900 метров. Если мы потеряем горный хребет, то и долину под ним, в которой расположен этот город, уже не защитить. На всех этих опасных участках русский сосредоточил силы, которым мы не можем противопоставить ничего равнозначного. Если мы всё равно добились, что за четырнадцать дней, прошедших с начала боев, он продвинулся лишь на восемь километров, то это отрадный показатель того, с каким упорством сражаются наши, месяцами не вылезающие из оборонительных боев, ослабленные потерями и испытывающие невероятное физическое перенапряжение войска.

Общее положение, увеличение моей зоны ответственности и вырисовывающееся будущее развитие событий требовали, чтобы мы перенесли нашу ставку. Подходящим местом для размещения показались курорты на юго–восточном склоне Высоких Татр. Там со вчерашнего дня мы и сидим. […]

Здесь, в этом чудесном пейзаже, мы и проведем Рождество. Просто сказка, что мы сюда попали посреди войны и в часы тяжелейших сражений. Пропасть между красотами природы и происходящим на фронте так велика, что объединить одно с другим попросту не удается. После того как я почти десять дней без перерыва провел в поездках, сегодня я остался в нашей ставке. Я позволил себе утром немного прогуляться на солнце с альпенштоком и показался себе отпускником, прибывшим зимой в Швейцарию. Когда я вернулся домой, стол уже был завален сообщениями об авианалетах, сильной артподготовке, лесных боях, танковых атаках, брешах, которые нечем закрыть из–за недостатка резервов. Так из одной крайности бросаешься в другую. Но с этим куда легче смириться, чем с вечной серой пустотой русского осеннего неба. […]

С большим напряжением и участием мы следим за нашим наступлением на западе [414]. Наконец–то нам удалось застать врасплох и врагов и друзей. Я догадывался об этом уже шесть недель назад, не зная никаких подробностей. Мы опасались, что прорыв в Эльзасе лишит нас войск, предназначенных для наступления. Но верховное командование проявило большую внутреннюю стойкость, выдержав удар. Огромной радостью наполнила нас картина того, как противник, вроде бы гарцевавший на красивом коне, внезапно рухнул под копыта. Во всех своих публикациях господин Эйзенхауэр [415]уже представлял себя полным диктатором Германии. Мы желали ему от всего сердца того, чтобы его дешевые успехи, которых он столь легко добился из–за превосходства в технике и огромных людских резервах, обернулись поражением. Этим людям, которые годами вели войну так, будто им ничего не угрожает, придется сейчас познать то, через что пришлось пройти нам. И они теперь должны увидеть, что означает оказаться в окружении и иметь в собственном тылу вражеские танки. Надеюсь, в этой ситуации они насладятся всеми возможными удовольствиями. Я был бы особенно рад, если бы нам однажды удалось нанести им разгромное поражение. Венгерский командир корпуса, чьи люди разбегались, недавно процитировал мне Кошута [416]: «Нам нужно хоть махонькую победу, господин генерал–полковник!» — и показал кончик своего мизинца. Дай Бог, что в этой битве на западе победа окажется покрупнее, чем махонькая. Возможно — хотя об этом и думать не отваживаешься, — матушка всё же въедет в свой дом в Штауфене [417], а возможно, и в Люксембурге. […]