Готхард Хейнрици - Заметки о войне на уничтожение [Восточный фронт 1941–1942 гг. в записях генерала Хейнрици]

Запись в дневнике, [Карлсбад [418] ] 7 января 1945 г.

BArch. N 265/158. Bl. 117f.

Вчера я прибыл в Карлсбад, но не для курса лечения, а чтобы провести мой недельный «бомбовый отпуск» [419]. Глоттербад по железной дороге более недостижим и наполовину превращен в лазарет, запасное жилище в Штауфене превратилось — до того, как в него удалось въехать, — в командный пункт дивизии ополчения. Поэтому в Германии я сейчас бездомный и связываю слово «дом» со ставкой моей армии. Солдату это должно быть по душе, но для человека это искажение привычного хода вещей. И своих пожитков у меня сейчас нет. Они — после проведения сложной спасательной операции, которая заняла недели, — находятся в районе Кобурга и Хильдбургхаузена. Где конкретно пребывают мои одежда, обувь, письма, фотографии и прочее, я не знаю. Я могу искать их у герцога Кобургского в замке и на дворе у моего денщика из Первой мировой войны, и еще в трех разных местах. То есть я освобожден от внешних атрибутов частной жизни. Тем не менее я доволен и счастлив, ведь я остановился здесь в очень хорошем отеле, в котором мы прекрасно себя чувствовали еще летом, живу в теплой и очень уютной комнате, у нас очаровательные хозяева, которые предпринимают всё, чтобы сделать нашу жизнь приятнее, в красивейших окрестностях царит чудесный покой, так как официально отель закрыт, да и курортников в эту пору не слишком много. Поэтому я могу бродить по легкому снегу в горах и буковых лесах вокруг, где одна из многочисленных памятных досок от 1795 г. сообщает: «Как прекрасна природа, как прелестен божественный след, оставленный в этой долине». — Вышло так, что моя супруга, когда в Эльзасе случился неожиданный и ни в коем случае не предусмотренный прорыв, по моему совету приняла решение переехать внутрь Германии. Для отъезда из Фрайбурга она выбрала вечер, в который был совершен первый большой воздушный налет на город [420]. Бог защитил ее, она осталась в живых. В ее отель угодили две бомбы, он загорелся и рухнул. Ее чемоданы и все ее ценные вещи, включая драгоценности, были уничтожены. Она сама покинула, обернутая в мокрую простыню, задымленное бомбоубежище, при этом у нее не осталось ни шляпы, ни пары чулок, ничего вообще. Поблуждав по пути, она попала в Дрезден, где нашла временное пристанище в санатории Вайден. Сейчас мы примем здесь решение, что ей делать дальше. В голову мне ничего не приходит. У нее есть различные планы, которые меня пока не убеждают!

Отчет семье, 31 января 1945 г.

BArch. N 265/158. Bl. 122f. Ms.

Печальные события на востоке [421]заставили и нас отправиться дальше на запад. Еще в Карлсбаде я говорил, что русское наступление, которое готовилось месяцами, простым не будет. Да и соотношение сил между сторонами казалось мне далеко не равным. Но что события примут подобный размах, никто из нас не верил и не считал возможным. И в Восточной Пруссии, и в Позене, и в Силезии можно лишь горестно жаловаться, что наше чудесное Отечество так опустошается. Все находятся под впечатлением этих трагических событий.

Для нас отступление из Польши, которое ведет наш сосед с севера, означает то, что мы покидаем Высокие Татры. Прощание дается нам чрезвычайно трудно. Замечательное расположение, наша ставка, прекрасная зимняя погода там наверху, исполинские горы вокруг — всего этого нам будет недоставать. […]

Отчет семье, 25 февраля 1945 г.

BArch. N 265/158. Bl. 129–131f. Ms.

[…] Кажется, первое крупное сражение за Остравский угольный район закончилось. Мы его выиграли. На востоке противник хоть и преодолел треть расстояния до первых шахт, но до них так и не добрался. Это означает для рейха 30 000 тонн угля в день, железная дорога и некоторые фабрики продолжат действовать. То есть ваш папочка сражался не напрасно. Но это была тяжелая работенка и крайне обременительный период времени. Нам сильно помогло, что противник принял несколько неверных решений. Наступление на плацдарм между Ратибором [422]и Козелом он повел столь нескоординированно, что его соединения двинулись в три разные стороны. Вследствие этого он уже на третий день попал в бедственное положение. Мне доставило много трудностей и то, сколь разные соединения мне пришлось принять под свое командование. Среди них были дивизии ополчения или остатки разбитых соединений, дополненные вышедшими из окружения. Они оказались заметно слабее, чем мои старые дивизии. Происходили несчастные случаи, которые вовсе не должны были случаться. Контратаки не удавались. Батальоны бежали с позиций. С огромным трудом и невероятной подручной помощью мне постепенно удалось перебросить все мои сильные соединения из словацких гор в Богемию.

Но я сделал и еще одно. Я так долго наседал на людей, занимающихся промышленностью, пока они не вызвали своего главного шефа, министра Шпеера [423]. Вчера он был здесь, посетил со мной три дивизии и шахту Эмма под Рыбником. Результатом был приказ фюрера, который немедленно передал в мое распоряжение 70 танков–истребителей. Это уже что–то. Шпеер мне очень понравился. Это спокойный, профессиональный и, в сущности, скромный человек. С ним можно хорошо поговорить. Мы провели вместе целый день. Он принял все наши пожелания. В итоге я настолько его убедил, что он повторил буквально моими же словами те мысли, которые я здесь высказал относительно защиты его промышленности. Это он передаст и фюреру. Так что для битвы здесь у меня хорошая поддержка. Она мне пригодится. Ведь русский не собирается прекращать атаки. После того как он доукомплектует свои соединения из резервов, пляски начнутся снова. […]

В Силезии рассказывают ужасные вещи о поведении русских. Из Оппельна они вывезли в Россию мужчин. Стариков и женщин погнали копать окопы и мостить дороги [424]. С женщинами и девушками обращаются так, что не хватает слов, зачастую их просто убивают. Нет ни малейшего чувства приличия или проявлений человечности. Человек — вещь, с которой можно обходиться как угодно. Его с удовольствием убивают. Да, наше время действительно далеко превзошло нравы Тридцатилетней войны. […]

Говорят, что по Германии туда и сюда ездят тысячи солдат, непрерывно, бесконтрольно, с поддельными удостоверениями и так участвуют в войне. В 1918 г. всё начиналось именно так. Положение там, похоже, чудовищное.

О больших событиях на Восточном фронте я и говорить не хочу. Хорошо, что так занят, что некогда и подумать об общей ситуации. В руках противника уже и Гросс–Петервиц под Бреслау [425], где бабушка провела так много лет и была помолвлена. Какова обстановка в Кёнигсберге, остались ли родственники в нем или выбрались — об этом ничего не известно и не слышно. В Померании русские, по крайней мере, еще не добрались до Дитерсдорфа. Я рад хотя бы тому, что Гизела уехала из области восточнее Одера. В этом смысле ее призыв в Трудовую службу был благом, потому что таким образом она была эвакуирована. Иначе бы она, видимо, осталась у Кнебельсов. А как русские обращаются с немецкими девушками, об этом лучше помолчать. На самом деле, я сейчас даже не знаю, куда я должен адресовать письма мамочке и Гизеле. […]