Майкл Грант - Греческий мир в доклассическую эпоху

Дочь Милона вышла замуж за Демокеда — представителя кротонской врачебной школы (находившейся под пифагорейским влиянием и являвшейся одной из древнейших подобных школ — Глава I, примечание 56). Демокед ездил пользовать больных на Эгину, в Афины, на Самос и ко двору Дария I. Затем он вернулся в родной город, но вскоре, по политическим причинам, был вынужден вновь покинуть его.

Хронология его жизни неясна; еще хуже обстоит с другим, более выдающимся, кротонским врачом — Алкмеоном. Возможно, деятельность Алкмеона пришлась на конец VI века, или на период после 500 г. до н. э. Он написал книгу (ныне утраченную), посвященную науке о природе, по всей видимости, отстаивая в ней «разумные» способы лечения — в противовес «исцелению» ведовством и заговорами, к которому вовсю прибегали храмовые врачеватели. Но, несмотря на свою неприязнь к магии, Алкмеон, как и Демокед, не чуждался пифагорейской мысли. Например, он уподоблял бессмертие души непрерывному круговращению небесных тел. Он приписывал различные состояния человеческого тела пифагорейскому взаимодействию противоположностей. Так, он, пожалуй, стал первым, кто приложил это понятие к врачебному предмету и пришел к выводу, что здоровье зависит от гармонии, ибо в основе его лежит исономия («равноправие») противоположностей — в отличие от болезни, которую он называл монархией, тождественной жестокой тирании (торосч^). Алкмеон также полагал, что внутри человеческого тела имеются каналы, или дорожки, связывающие органы чувств с головным мозгом (который он считал главным органом восприятия, как вслед за ним думал и Платон, но не Аристотель). Вдобавок, он основывал подобные утверждения не только на умозрительных доводах, столь излюбленных многими фечес-кими мыслителями и учеными, — и даже не на логическом заключении, хотя он и подчеркивал ценность такого подхода, — а на собственном хирургическом опыте. Ибо он смело взялся за перепарирование животных (тем положив начало эмбриологии); кроме того, он совершал и операции над человеческим глазом, что позволило ему открыть роль оптического нерва.

Для пифагорейцев Кротон оставался священным градом — градом здравых умов — благодаря философским и религиозным учениям, — и здравых тел — благодаря атлетическим победам и врачебному искусству. Однако что касается политики, то местное правительство, исповедывавшее пифагорейство, в конце концов было вытеснено иным, более демократически настроенным, режимом. Говорили, что его возглавил некий Феаг, ранее принадлежавший к оппозиционному движению. Но нельзя точно сказать, в какое время он появился на сцене (и существовал ли вовсе). Быть может, его переворот имел какое-то отношение ко второму отъезду Демокеда. Ясно лишь одно: как только влияние пифагорейства в Кротоне ослабло, кровавые сословные распри вспыхнули в городе с такой яростью, какая была редкостью даже для греческих полисов.

Локры Эпизефирийские (Западные Локры) находились на берегу Ионического моря, у южной оконечности италийского «носка». Город был основан греческими поселенцами, согласно Евсевию, в 679 или 673 г. до н. э.; такое предположение подтверждают и археологические данные — местные находки протокоринфской керамики. Колонисты, возглавляемые неким Эванфом, происходили из незначительной, отсталой и раздробленной области в Средней Греции — Локриды. Они состояли главным образом из опунтских (восточных) локров наряду с озольскими (западными) локрами (вероятно, опирав· шимися на помощь Коринфа). Среди них были также, как поговаривали, те самые лаконские рабы, которые прелюбодействовали со знатными спартанками, пока их мужья сражались на Первой Мессенской войне, — хотя порой эту историю начисто опровергали как антиспартанскую пропагандистскую выдумку.

Проведя три или четыре года на месте, потом оказавшемся неудобным (возможно, это был Зефирийский полуостров [мыс Браццано], хотя такой вывод можно сделать, лишь исходя из второго имени поселения), колонисты перебрались на 19,2 км к северу, поближе к побережью (Джераче-Марина, ныне снова Локры). Там обитали коренные жители — энотрии (т. е. сикулы — примечание 32), — которые, судя по археологическим данным, уже поддерживали связь с эвбейскими торговцами. Пришельцы коварно изгнали их из родных мест, несмотря на заключенный ранее дружественный договор. (Впрочем, нельзя точно сказать, что между ними произошло, так как подлинную историю заслонили позднейшие приукрашенные домыслы).

Местонахождение самого раннего греческого поселения в этом новом центре еще не установлено, но, вероятно, оно располагалось в холмистой части, где позднее вырос акрополь. Сколько-нибудь удобной естественной гавани у колонии не имелось, но неподалеку от причала возник еще один городок, потому что место здесь было явно выгодное: ведь Локры Эпизефирийские были последним континентальным портом на пути из Южной Италии к Сицилии. В Маразе сохранились руины святилища, построенного в VII веке до н. э. (и перестроенного в V веке до н. э.), а найденные во-тивные предметы и посвятительные надписи свидетельствуют о существовании храма Персефоны, обретшего известность после 600 г. до н. э. (вероятно, его можно опознать в сооружении на вершине холма Манелла).

Локры Эпизефирийские прославились прежде всего благодаря Залевку, который может считаться самым ранним из законо-дателей-греков, живших в историческую эпоху, в западных греческих землях. Его имя и биография окутаны легендами,

до у нас нет оснований отметать предложенную Евсевием дату — ок. 663 г. до н. э., — которая относит время его деятельности к началу существования колонии. Но когда его свод писаных законов называют первым во всем греческом мире, это противоречит сведениям о первенстве Дрера и других критских городов (Глава VI, раздел 1), которое выпало им в этой области в силу ранних контактов с финикийскими купцами, знакомыми с подобными сводами. Собственно, За-левка называли учеником критянина Фалета, хотя Эфор ошибочно полагал, что образцом для локрийских законов послужили законы не только Крита, но также Афин и Спарты (чей легендарный законодатель Ликург тоже слыл учеником Фалета) 30.

Законы Залевка — насколько их возможно воссоздать — отражали правовые требования локрийского аристократического государства, опиравшегося на правление «ста домов» и распределявшего высшие полномочия среди тысячи знатнейших граждан. Меры Залевка прославились своей суровостью; они предписывали возмездие (lex talionis) и назначали точную кару за все мыслимые преступления. Говорили также, что он не одобрял изменения в законах.

Вместе с тем, как ни странно, Залевк прославился и как примиритель разных общественных сословий. Собственно, уже то обстоятельство, что его законы были вообще записаны, означало, что отныне люди по крайней мере осознавали свое положение. Эта кодификация права, следует отметить, впервые произошла в одной из западных колоний, — а это были города, вероятно, ощущавшие особую потребность в обнародовании правовых сводов, дабы унять политические раздоры, проистекавшие из неотвязных местных этнических и прочих трений, а также из тех давних случаев несправедливости в метрополии, которые ранее и побудили колонистов сняться с места и которые не должны были повториться на их новой родине. Кроме того, проведение законов оказалось делом куда более легким именно в новых поселениях, не скованных мертвящим гнетом вековых традиций, — да, помимо прочего, здесь срочно требовались постановления касательно численности поселенцев; поэтому, как передавали, Залевк и наложил запрет на продажу земли.