Александр Речкалов - Русь: путь к Украине. Украинские земли в составе Польши и Литвы. Книга 1

Окрыленный легким возвращением Смоленска, князь Витовт решил распространить свою власть и на Псков. Горечь поражения на Ворскле, очевидно, уже утратила свою остроту, и литовский повелитель вновь вступил в войну, не предусмотрев всех ее негативных последствий. В начале 1406 г. литовские войска предприняли интенсивные военные действия против Пскова. Однако нападение на псковские владения, видимо, нарушало какие-то договоренности между Витовтом и московским князем Василием. Достаточно вяло отреагировав на овладение литовцами Смоленском, на этот раз Москва решила вмешаться в события. Как сообщает летопись, князь Василий «ста за псковичи, и с своим тестем мир разверже, и ходи противу Витовта, и воевашася промежи себе». В дополнение к летописному известию Соловьев сообщает, что Василий «сложивши вместе с тверским князем крестное целование к Витовту, собрал полки и послал их в Литовскую землю: они приступали к Вязьме, Серпейску и Козельску, но безуспешно. Витовт за это велел перебить всех москвичей, находившихся в его владениях».

В тот момент и проявилось то, чего Витовт не учел или чем легкомысленно пренебрег при планировании псковской кампании: скрытое недовольство православной знати положением, в котором она оказалась после заключения Кревской унии. Объясняя причины проявления недовольства русинов сразу после разрыва союзных отношений между Вильно и Москвой, Соловьев пишет, что раньше «…те из южных русинов и литвинов, которые были недовольны новым порядком вещей…должны были сдерживать свое неудовольствие, ибо негде было искать помощи, кроме иноверного Ордена: сильный единоверный московский князь находился постоянно в союзе с Витовтом». Но как только этот союз оказался расторгнутым, для недовольной своим положением знати открылась возможность обратиться за помощью к Москве, как это делали ранее Андрей и Дмитрий Ольгердовичи. Показательно, что уже в том же 1406 г. по приказу Витовта был подвергнут заключению заподозренный в измене Александр Патрикеевич. Тогда же из Литвы бежал Александр Нелюб, сын киевского князя Ивана Гольшанского, а вместе с ним «много литвы и поляков». Обласканный при дворе Василия I Нелюб получил город Переяславль-Залесский, не раз уже принимавший на кормление перебежчиков из других стран.

Подготовка к войне с Литвой между тем продолжалась, и осенью 1406 г. московские войска выступили в поход. По пути к ним присоединились тверские полки и присланные ханом Шадибеком татарские отряды. Князь Витовт вышел навстречу зятю с войском, усиленным польскими рыцарями и крестоносцами. Но битвы не произошло, князья вступили в переписку, затем заключили перемирие до следующего года и разошлись. Уходя, татары по своему обыкновению ограбили земли союзного им московского князя.

Однако перемирие с Москвой не принесло успокоения на земли Великого княжества Литовского. О. Русина обращает внимание на сообщение тверского летописца об «усобице великой» вспыхнувшей в Литве в 1407 г. Лидером оппозиции являлся сорокадвухлетний князь Свидригайло, на долгие годы ставший знаменем борьбы православного населения Великого княжества Литовского за свои права. Как все Гедиминовичи, он не был фанатичным приверженцем той или иной религии, и как большинство Ольгердовичей полагал, что сын Кейстута занимает место высшего правителя Литвы не по праву. Цель всей деятельности Свидригайло в предшествующие, а особенно в последующие, десятилетия была сугубо прагматичной: он хотел свергнуть узурпировавшего его права Витовта и самому занять место великого литовского князя. После Кревской унии большая часть этнических литовцев числились католиками, поэтому и князь Свидригайло с 1386 г. до конца своих дней оставался католиком. Но по иронии судьбы именно с этим человеком православное население Великого княжества связало свои надежды на восстановление их равноправного положения среди других конфессий Литовского государства. Стараясь объяснить этот феномен, М. Грушевский отмечает: «Белорусская и украинская аристократия — князья и бояре, изо всех сил помогали ему в надежде, что, сделавшись великим князем литовским, Свитригайло уравняет в правах православных с католиками. Но при всей его подвижности и энергии, Свитригайлу совершенно не везло ни в войне, ни в политике вообще. Несмотря на это украинские и белорусские князья и бояре всюду шли за ним, сражаясь в битвах за его дело, слагая головы на плахах».

Стремясь нейтрализовать набиравшего популярность соперника, Витовт предоставил двоюродному брату Новгород-Северское княжество с городами Брянск, Путивль, Трубчевск, Новгород-Северский и Стародуб, чем только усилил позиции Свидригайло среди православных. К тому же эта уступка никак не могла удовлетворить честолюбие младшего Ольгердовича, искавшего контактов с Москвой. Очевидно, в окружении Свидригайло зрел сговор против Витовта, поскольку в марте 1408 г. руководство Немецкого ордена уже располагало информацией о связях Ольгердовича с Московским княжеством и о возглавляемом им заговоре. Трудно сказать, дошли ли эти сведения до Витовта, но в июле того же года князь Свидригайло вместе со своим двором и войском неожиданно объявился в Москве. Вместе с ним покинули Великое княжество Литовское многие представители православной знати: чернигово-брянский епископ Исакий, князья Патрикий Наримунтович, Александр и Федор Звенигородские, Семен Перемышльский, Михаил Хотетивский, Урустай Менский. Кроме того, как пишет Н. М. Карамзин, прибыл «целый полк бояр черниговских, северских, брянских, стародубских, любутских, рославских, так что дворец московский весь наполнился ими, когда они пришли к государю. Москвитяне с любопытством смотрели на своих единоплеменников, уже принявших обычаи иноземные».

Безусловно, поведение и одеяния самого Свидригайло и его ближайших соратников, неоднократно бывавших при дворах польского короля и великого магистра тевтонов, существенным образом отличались от обычаев и одежды московитян, чаще всего встречавшихся с представителями Орды. Но, несомненно, определенные отличия от москвичей имели и черниговские, северские и прочие бояре, которые в массе своей вряд ли имели возможность бывать при европейских дворах и перенимать тамошние манеры. Не могли существенно повлиять на их жизненный уклад и этнические литовцы, из-за своей малочисленности и менее развитой культуры перенимавшие обычаи православного населения Великого княжества Литовского. Поэтому отмеченная Карамзиным разница в обычаях московитян и прибывших со Свидригайло русинов объяснялась, скорее всего, не столько иноземным влиянием, сколько различиями, существовавшими между землями Руси еще во времена Киевской державы. Естественно, что в последующие столетия разница в обычаях, привычках, одежде их населения, проживавшего к тому времени в различных государствах, только усиливалась. Соответственно, каждая из сторон воспринимала эти различия как результат иноземного влияния: применительно к русинам — литовского и польского, а применительно к московитянам — татарского.