Жорж Вигарелло - История тела Том 1 [От Ренессанса до эпохи Просвещения]

Но если запрета анатомических вскрытий нет ни в одном письменном предписании, исходившем от церковных властей, то все же известно, что начиная с XII века все более строгие ограничения накладывались на клириков, занимавшихся медициной. Об этом говорится во многих исследованиях, однако, если обратиться к источникам, то выясняется, что безосновательно: ни один из важных текстов по каноническому праву, обнародованных в Средние века, не запрещает людям Церкви изучение медицины, а клирикам — врачебную практику [856] См.: Amundsen D.W. Médiéval canon law on médical and surgical practice by the clergy // Bulletin of the History of Medicine. 1978. Vol. 52. Pp. 22–44. . Что касается хирургии, то здесь действительно существовало ограничение, касавшееся исключительно священства. В 1215 году 18 канон Четвертого Латеранского собора запретил священнослужителям выполнять хирургические процедуры, требовавшие использования железа или огня. А также сложные операции, которые могли поставить пациента под угрозу смерти или изуродовать его. Речь тут идет об ответственности духовного лица, занимающегося деятельностью, сопряженной с высокими человеческими рисками. Иными словами, и в этом случае нет повода говорить о враждебности Церкви по отношению к медицине, хирургии или анатомии.

Тем не менее при отсутствии институционального противодействия церковных властей всегда можно предположить, что на пути развития анатомии стояли препоны культурного порядка, связанные с христианством в более общем его понимании. Прежде всего тут стоит упомянуть догмат воскресения из мертвых и связанные с ним представления о целостности тела. Если брать доктринальный аспект, то уже начиная с I века отцы Церкви неоднократно писали о том, что судьба плотских останков не имеет ни малейшего отношения к воскресению. Как утверждает Тертуллиан, в момент воскресения тела, искалеченные до или после кончины, обретут свою целостность [857] Тертуллиан. О воскресении плоти / Пер. H. Шабурова и А. Столярова // Тертуллиан. Избранные сочинения / Сост. А. Столяров. М.: Прогресс, 1994. С. 242–243. . В этом же смысле высказывались Иустин Мученик, Минуций Феликс, Кирилл Иерусалимский, Амвросий Медиоланский и Августин. Нельзя отрицать, что, вопреки мнению главных авторитетов в вопросах христианской доктрины, народные поверия, связывавшие целостность тела с будущим воскресением, могли быть достаточно укоренены, чтобы защищать мертвых от посягательств живых. Но выдвигать предположения столь общего характера — все равно что по поводу и без повода писать о «табу», поскольку это не дает конкретного представления о тех перипетиях, которые выпали на долю анатомии во время духовного господства христианства.

Существуют и другие гипотезы, черпающие свои аргументы прежде всего в истории медицины. Чаще всего речь идет о низком статусе хирургов в средневековом обществе. Будучи практиками, имевшими дело с чужой плотью, они тем самым упражнялись в «механическом искусстве», которое не пользовалось большим почетом среди университетских медиков. Такое сдержанное отношение могло распространяться и на анатомические вскрытия, предполагавшие ручной труд и соприкосновение с телом. Действительно, просуществовавшее вплоть до XVI века разделение обязанностей во время публичных анатомических сеансов свидетельствует об определенной иерархии прикосновений. Проведением сеансов руководил профессор, с кафедры читавший и комментировавший авторитетные тексты. Ему помогал демонстратор , показывавший присутствующим то, о чем говорил профессор, меж тем как обработка трупа обычно доверялась хирургу или цирюльнику. Но все это свидетельствует лишь о том, что в определенный период презрительное отношение к ручному труду могло влиять на процедуру вскрытия. Однако нет никакого основания утверждать, что недостаток уважения к «механическим искусствам» стал толчком к отказу от анатомирования.

Как мы видим, поиск препятствий, на протяжении более тысячелетия не позволявших развиваться практикам анатомирования, не дает убедительных результатов, поэтому нам следует подойти к этой проблеме с другой стороны. Вместо того чтобы пытаться понять, почему их не существовало вплоть до позднего Средневековья, стоит разобраться, что послужило толчком к их появлению. Отсутствие соответствующих практик неверно объяснять наличием тех или иных препятствий: это означало бы, что вскрытие является «естественным» способом получения знаний о теле. Однако изучение трупов при помощи скальпеля — отнюдь не очевидная процедура за пределами того ограниченного пространства и времени, где она стала ключом к выявлению телесной «истины». Есть основания предполагать, что другие эпохи располагали своими самоочевидными методами познания, и если на протяжении веков вскрытия действительно не практиковались, то прежде всего потому, что не считались необходимыми. Тогда их появление можно считать своеобразным изобретением, реакцией — в тот момент представлявшейся адекватной и полезной — на потребность в получении или совершенствовании нового знания о теле. И нам следует обратиться к тому, как сформировалась эта потребность.

Любые предположения на этот счет неизбежно исходят из того, каким образом на средневековом Западе была освоена греко–арабская медицинская традиция. Прежде всего посредством перевода. Первый важный этап этого процесса связан с Южной Италией, где в монастыре Монтекассино во второй половине XI века Константин Африканский перевел с арабского на латынь множество текстов по медицине. Из них следует особо упомянуть «Изагог» — введение в галенову медицину, написанное Хунайном ибн Исхаком (ум. в 877 году), а также энциклопедический труд («Liber pantegni») персидского ученого Али Аббаса (X век). Второй этап берет начало в Толедо. Фундаментальный вклад в области медицинского знания был сделан во время пребывания в этом городе Герарда Кремонского, который обосновался там после 1145 года и, по- видимому, стал во главе группы переводчиков, переработавшей десятки научных трудов. Среди их медицинской продукции стоит упомянуть «Медицинскую книгу Альманзора» Разеса (ум. ок. 930 года), «О хирургии» Альбукасиса (ум. в 1013 году), комментарий Ибн Ридвана (XI век) к «Искусству врачевания» Галена, арабские переложения трактатов галеновой школы и, конечно, «Канон врачебной науки» Авиценны [858] См.: Samsô J. Las ciencias de los antiguos en Al–Andalus. Madrid: Mapfre, 1992. Pp. 269–276; Jacquart D. La scolastique médicale // Histoire de la pensée médicale en Occident. T. I. P. 189. .

Переводы с арабского сыграли важнейшую роль в развитии медицинского знания латиноязычной Европы. В частности, благодаря им средневековая европейская медицина получила галенову прививку. Арабские переработки породили интерес к оригинальным трудам Галена. С этого момента начинается формирование греко–латинского корпуса галеновых текстов. Около 1185 года Бургундио Пизанский представил греко–латинские варианты таких трактатов, как «О терапевтическом методе», «О телосложении», «О пораженных местах». За его переводами последовали прежде всего работы Никколо да Реджио, ученого медика ангевинского двора в Неаполе, который в 1317 году перевел «О назначении частей человеческого тела», тем самым впервые представив напрямую важнейшее изложение галеновой анатомо–физиологии.