Жорж Вигарелло - История тела Том 1 [От Ренессанса до эпохи Просвещения]

Благодаря освоению этого научного корпуса, происходившему с конца XI по начало XIV века, анатомические знания становятся более ясными и четкими. Место, отводимое анатомии в таких авторитетных арабских компиляциях, как «Канон врачебной науки» Авиценны, или в переведенном в 1285 году общем руководстве по медицине («Colliget») Аверроэса, привлекало к ней все большее внимание и требовало уточнения ее роли. Зоологические трактаты Аристотеля, в начале XIII века переведенные с арабского Майклом Скотом, а несколькими десятилетиями позже — уже с греческого Вильгельмом из Мербеке, узаконили исследования внутреннего строения животных и человека и предложили метод их проведения [859] См.: «История животных». Ч. I, гл. 5 (Аристотель. История животных / Пер. В. Карпова. М.: РГГУ, 1996. С. 78–80). . Начиная со второй половины XIII века европейские трактаты по хирургии настаивают на важности знания анатомии. Так, в «Хирургии» (1275) Гульельмо да Саличето или в одноименном труде Анри де Мондевиля авторы представляют свои анатомические сочинения как замену соответствующим разделам «Канона» Авиценны. Что касается Мондино де Луцци, то тот, когда пишет о необходимости распространения анатомических знаний, ссылается на Аверроэса, согласно которому они являются частью медицинской науки [860] Anatomies de Mondino dei Luzzi et de Guido de Vigevano. P. 7. .

Но признание значения анатомии не означало автоматического признания важности вскрытий. От осознания необходимости лучше знать части тела нужно было перейти к пониманию, что этому способствует анатомирование трупов. Ги де Шолиак говорит, что толчком к такому пониманию послужил галенов трактат «О назначении частей человеческого тела» в переводе Никколо да Реджио, но очевидно, что идея эта возникла до того, как была сформулирована во введении к нему. Ни Мондино, ни те его предшественники, кто так же занимался вскрытиями, не были знакомы с переводом Никколо. Практика анатомирования возникла тогда, когда большинство медицинских трудов, которые могли ей благоприятствовать, были доступны только в арабо–латинских вариантах. Именно Али Аббас, Разес, Авиценна, позднее Аверроэс сделали знание анатомии необходимостью — по крайней мере большей необходимостью, чем ранее. В определенный момент для удовлетворения этой потребности была принята особая процедура — вскрытие человеческих тел, о которой, заметим, в указанных источниках напрямую речь не идет.

Но эти тексты безусловно поощряли обращение к опыту. В соответствии с тем, что можно было прочесть у Аверроэса или Авиценны, анатомическое знание конструировалось на основе непосредственных наблюдений. В рамках такого подхода показания чувств становятся законным способом разрешения спорных случаев, когда мнения авторитетов расходятся, или же способом собственными глазами убедиться в правоте того или иного текста, а при необходимости поправить его. Непосредственное наблюдение возможно при хирургической практике или же при посещении кладбищенских оссуариев, где можно изучать кости [861] Так, напр., поступал Анри де Мондевиль. См.: Chirurgie de maître Henri de Mondeville. P. 34. . Преимущество анатомического вскрытия в том, что оно способствует методическому исследованию. Этот аспект необходимо особо подчеркнуть: вскрытие трупов подразумевает осознанное обращение к реальности тела, познаваемой при помощи чувств, причем обращение — в отличие от других практик, связанных с препарированием мертвых тел, — строго упорядоченное.

Действительно, поводы к рассечению трупов могли быть довольно разнообразными: чтобы перевезти останки покойного для захоронения в родной земле; чтобы извлечь внутренности перед бальзамированием; чтобы установить причину смерти. Эти практики различаются по своим целям (обрядовым, юридическим и пр.), объединяет же их хронология: все они укоренились между XI и XIII веками. Анатомические вскрытия появились только к концу этого периода, то есть после других современных им практик, предполагавших разрезание мертвого тела. Такое отставание весьма показательно, если рассматривать его как особое намерение исследовать тело с помощью технического инструментария вскрытия трупов, который можно было позаимствовать у других практик. Таким образом, можно выдвинуть гипотезу, что вскрытие возникло тогда, когда препарирование трупов стало вызывать анатомический интерес.

Но если техники поиска истины внутри мертвого тела (и сама возможность подобного поиска) были усвоены при соприкосновении с другими практиками, то это не отменяет того, что проведение подобной процедуры нуждалось в твердых основаниях. Иными словами, внутри анатомического знания должны были сформироваться эпистемологические требования, которые была способна удовлетворить аутопсия. Это произошло на заключительных этапах процесса, начало которому положило ознакомление с корпусом упомянутых медицинских трудов. Итак, вначале под влиянием арабо–латинских трактатов анатомия выдвигается на первый план в качестве одной из важных составляющих медицинского знания. Затем, также во многом благодаря этим текстам, основным источником анатомического познания становятся факты, основанные на чувственном (сенсорном) восприятии. Таким образом, за ней закрепляются новый статус и новые цели, которые на рубеже XIII и XIV веков сливаются с практиками, подразумевавшими вскрытие тела и изучение его внутреннего строения.

После того как Никколо да Реджио перевел «О назначении частей человеческого тела», потребовалось почти двести лет, чтобы греко–латинский корпус галеновых текстов пополнился еще одним важнейшим трактатом — «Об анатомии». Первый его перевод, сделанный византийским ученым Деметрием Халкондилом, вышел в свет в Болонье в 1529 году [862] См.: Fortuna S. 1 “Procedimenti anatomici” di Galeno e tradizione latina di Demetrio Calcondila // Medicina nei secoli. 1999. Vol. 11. Pp. 9–28. .

Но это издание почти сразу отошло на второй план после появления нового перевода, который в 1531 году представил Гюнтер Андернахский, профессор медицинского факультета Парижа. Версия Гюнтера, включавшая в себя первые восемь и начало девятой книги галенова трактата, много раз переиздавалась и перерабатывалась: так, для латинского издания полного собрания сочинений Галена («Galeni omnia opera»), опубликованного в Венеции в 1541 году, он был отредактирован Андреасом Везалием. Последний в то время преподавал анатомию в Падуе и работал над своим главным трудом «О строении человеческого тела». Учился Везалий в Париже у Гюнтера, которому помогал в подготовке «Анатомического свода» (1536) — компиляции анатомических сочинений Галена.

Иными словами, еще до публикации своего основного труда Везалий был хорошо знаком с галеновой анатомией и усвоил ее до мелочей. К моменту написания «О строении человеческого тела» фламандский анатом уже готов выносить оценки. Гален, по его словам, «часто поправляет самого себя, в свете опыта признает ошибки, допущенные в предшествующих книгах, и, таким образом, на небольшом расстоянии друг от друга, представляет противоречивые теории» [863] Vésale A. La Fabrique du corps humain. Arles: Actes Sud–Inserm, 1987. P. 37 (билингвальное издание введения к «De humani corporis fabrica»), . Это рассуждение подчеркивает то существенное качество, которое Везалий хотел бы позаимствовать у Галена: античный ученый заблуждается, признает свои ошибки и, опираясь на опыт, их исправляет; таким образом, выявлять заблуждения, допущенные в собственных анатомических сочинениях, основываясь на данных, полученных при аутопсии, — значит поступать так, как он. В конце концов, сам пергамец писал, что «тот… кто хочет созерцать творения природы, должен полагаться не на анатомические труды, а на собственные глаза» [864] Гален «О назначении частей человеческого тела». Цит. по: Œuvres anatomiques, physiologiques et médicales de Galien, éd. Charles Daremberg. Paris: Baillières, 1854. T. I. P. 174. .