Теодор Моммзен - Римские провинции от Цезаря до Диоклетиана

Апион говорил и писал решительно обо всем — о металлах и о римских буквах, о магии и о гетерах, о древнейшей истории Египта и о поваренных рецептах Апиция; но особенно большой успех имели его лекции о Гомере, доставившие ему право почетного гражданства во многих греческих городах. Он открыл, что Гомер потому начал свою Илиаду неподходящим словом jifjviç (гнев), что две первые буквы этого слова как цифры обозначают число книг в обеих поэмах, которые ему предстояло написать; он назвал имя гостеприимного хозяина в Итаке, от которого ему будто бы стало известно об игре в шашки женихов Пенелопы; он утверждал, что вызывал самого Гомера из подземного царства и спрашивал его о его родине, причем тот явился и ответил на вопрос, но взял с него обещание никому этого не открывать.

В сочинениях Филона, описывающих всю эту катастрофу с несравненной живостью, нигде не заметно таких предчувствий; но, не говоря уже о том, что этот богатый и престарелый человек был по природе скорее добряком, чем ненавистником, само собой понятно, что иудеи со своей стороны не могли широко распространять сделанные ими выводы из этих событий. Нельзя судить о том, что думали и чувствовали иудеи, на основании того, что они считали целесообразным говорить, особенно в сочинениях, написанных по-гречески. Если «Книга премудрости» и «3-я книга Маккавеев» в самом деле направлены против гонения на иудеев в Александрии (НаизгаА, КеШ^ат. ге^езск, 2, 259), что впрочем, малодостоверно, то тон этих сочинений еще более спокоен, если это возможно, чем тон трудов Филона.

Вероятно, именно Апокалипсис и даст правильное представление о воззрениях иудеев, у которых вообще конкретные факты обычно принимают форму общих рассуждений. В рассказах об антимессии и об антихристе не встречается никаких конкретных данных, которые могли бы относиться к императору Гаю; название Армилла, даваемое ан-тимессии в арамейском переводе Ветхого завета, невозможно серьезно объяснять тем, что император Гай иногда носил женские браслеты (armillae — Светоний, Гай, 52). В Апокалипсисе Иоанна, классическом проявлении иудейского самосознания и ненависти к римлянам, образ антимессии, скорее, может быть отнесен к Нерону, который не распоряжался ставить свои изображения в святая святых. Сочинение это, как известно, принадлежит к такому времени и к такому направлению, для которого христианство было еще по существу иудейской сектой; избранные и отмеченные ангелом — это все иудеи, по 12 тыс. от каждого из 12 колен, и они имеют преимущество перед «великим множеством других праведников», т. е. иудейских единоверцев (гл. 7; ср. гл. 12, 1). Написано оно было, как доказано, после падения Нерона, а именно, когда ожидали его возвращения с Востока. Действительно, непосредственно вслед за смертью Нерона выступил лже-Нерон, но в начале следующего года он был казнен (Тацит, История, 2, 8,9), однако Иоанн не имеет в виду этого последнего, так как очень точный рассказ не упоминает при этом парфян, подобно Иоанну, притом у Иоанна падение Нерона отделяется от его возвращения значительным промежутком времени и возвращение его предвидится еще в будущем. Его Нерон — тот, который при Веепасиаке нашел себе приверженцев в области Евфрата, признал при Тите царя Артабана и собирался с военной силой вновь идти на Рим и которого парфяне в 88 г. после длительных переговоров выдали наконец Домициану. Рассказ Апокалип-

не относятся к религиозным процессам, и лишь предвзятое мнение может пролитую в Риме кровь мучеников, о которой говорит Иоанн, относить — исключительно или по преимуществу — к этим событиям. Ходячие представления о так называемых гонениях на христиан страдают неточностями, связанными с недостаточным знанием правовых норм и правовой практики, существовавших в Римской империи; в действительности преследование христиан было таким же постоянным явлением, как и преследование разбойников, только подобного рода законоположения применялись то более снисходительно или даже небрежно, то более строго, а временами, преимущественно по распоряжению сверху, — особенно сурово. Слова «война со святыми» (гл. 13, 7) представляют более позднюю интерполяцию, внесенную теми, кого рассказ Иоанна уже не удовлетворял. Апокалипсис есть любопытный продукт национальной и религиозной неприязни иудеев к западному владычеству; но иллюстрировать этими образами нероновс-кий роман ужасов, как это делает Ренан, значит опошлять и искажать факты. Для того чтобы в массе иудейского народа возникла ненависть, не нужно было завоевания Иерусалима; эта ненависть, естественно, не делала никакого различия между хорошим и дурным Цезарем; ее антимессия зовется, правда, Нероном, но с таким же основанием — Вес-пасианом или Марком Аврелием.

Утверждение Светония (Клавдий, 25), что виновником постоянных смут в Риме, в первую очередь вызвавших эту меру (по его словам, изгнание из Рима, что противоречит словам Диона 60, 6), являлся некто Хрестус, было без достаточных оснований истолковано как непонимание с его стороны движения, вызванного Христом среди иудеев и их последователей. «Деяния апостолов» {18, 2) сообщают лишь об изгнании иудеев. Во всяком случае не подлежит сомнению, что христиане, которые в то время были еще тесно связаны с иудейством, также подпадали под действие эдикта.

По-видимому, иудеи впоследствии владели там лишь одним четвертым из пяти городских кварталов (Иосиф, Иуд. в., 2, 18, 8). Во всяком случае, если бы им были возвращены все срытые до основания четыреста домов, то об этом выдающемся событии не преминули бы упомянуть иудейские писатели Филон и Иосиф, подчеркивающие всякого рода милости иудеям со стороны императоров.

По-видимому, вопрос заключался в том, подобает ли повинность десятого снопа, какую некогда предоставляли священнику Аарону (Числа, 18, 28), отдавать духовенству вообще или же первосвященнику (Ewald, Jüd. Gesch., 63, 635).

Не более как пустой выдумкой являются предположения, высказываемые политическим деятелем Иосифом в его предисловии к истории войны, будто палестинские иудеи рассчитывали, с одной стороны, на восстание в приевфратских землях, с другой — на смуты в Галлии, на угрожающее поведение германцев и на критическое положение государства в год четырех императоров. Иудейская война была давно уже в полном разгаре, когда Виндекс поднялся против Нерона и друиды действительно осуществили то, что приписывается здесь раввинам; и как ни велико было значение иудейской диаспоры в землях по Евфрату, иудейская экспедиция из этих областей против восточных римлян была так же невозможна, как и из Египта или из Малой Азии. Оттуда, правда, пришло несколько добровольцев, среди них несколько царевичей преданного иудеям царского дома Адиабены {Иосиф, Иуд. в., 2, 19, 2, 6, 6, 4), да и восставшие посылали туда просьбы о помощи (там же, 6, 6, 2); но едва ли иудеи получали оттуда в значительном количестве даже деньги. Этот рассказ имеет большую ценность для характеристики автора, чем для описания войны. Понятно, что вождь иудейских повстанцев, а в дальнейшем придворный Флавиев, охотно ставит себя на одну доску с жившими в Риме интернированными парфянами: но менее извинительно, что новейшая историография плетется вслед за за ним и, стараясь представить эти события как часть истории римского двора или города Рима, или даже борьбы Рима с парфянами, только затемняет этой нелепой попыткой связать их с так называемой большой политикой роковую неизбежность этого трагического развития.