Виктор Цыгульский - Диалектика истории человечества. Том 2

Способ этот заключается в том, чтобы исключить влияние слухового подражания в эксперименте с обучением шимпанзе речи. Речь вовсе не встречается исключительно в звуковой форме. Глухонемые создали зрительную речь и пользуются ею. Также обучают глухонемых детей понимать нашу речь, считывая с губ, т.е. по движениям. Быть может, можно шимпанзе научить употреблять пальцы, как это делают глухонемые, т.е. научить их языку знаков. Такие эксперименты не были проделаны, но мы не можем с уверенностью предсказать к чему бы они привели. Но все, что мы знаем о поведении шимпанзе, в том числе и из опытов Иеркса, не дает ни малейшего основания ожидать, что шимпанзе действительно владеет речью в собственном смысле этого слова.

§ 18.2. Доречевой уровень интеллекта обезьяны при употреблении орудий

Если у очеловечивающейся обезьяны мышление начинает, как мы ещё увидим, формироваться в трудовой деятельности, то у шимпанзе при употреблении орудий этого совсем нет.

Чрезвычайно большое значение имеет тот факт, что действия шимпанзе совершенно независимы от речи. Его употребление орудий ни в какой степени не напоминает человеческое речевое мышление. В свое время были опубликованы чрезвычайно интересные систематические исследования двух французских авторов — Гильома и Меерсона относительно употребления орудий у обезьян. Мы не станем подробно описывать эти чрезвычайно поучительные опыты, укажем только на общие выводы, к которым приводят эти исследования.

Эти исследования показывают, что поведение обезьяны при употреблении орудий обнаруживает принципиальное психологическое сходство с действиями человека, страдающего афазией, т. е. нарушением или выпадением речи. Поведение обезьяны, как это показали уже и опыты Кёлара, больше всего определяется непосредственной зрительной ситуацией, структурой зрительного поля. Поэтому всё то, что требует таких действий со стороны обезьяны, которые не определяются непосредственно этой структурой и ее наглядными моментами, оказывается для обезьяны недоступным.

Исследования над практическими действиями у человека, страдающего афазией, показали, что эти люди способны выполнять прямые действия, непосредственно вытекающие из наглядной ситуации, но не способны часто представить и выполнить такие операции, которые заключают в себе некоторое отклонение от непосредственно данных впечатлений. Они не способны к выполнению комбинированных сложных действий; они не способны поставить перед собой цель или представить себе идеальное местоположение предмета в результате какого-нибудь действия. Всякое сложное действие, требующее обходного пути, оказывается для такого больного затруднительным. И хотя операции, недоступные этим людям, как, например, игра на бильярде, неизмеримо более сложны по сравнению с темп обходными путями, которые выполняют обезьяны, но природа тех трудностей, отмечают авторы, которые мешают ясно воспринимать структуру ситуации, кажется аналогичной: в одном и другом случае отсутствует или нарушена способность зрительного охвата в целом; значение ситуации в целом отсутствует. О некоторых больных, страдающих афазией, говорили, что они не умеют читать формы и пространстве. Нечто аналогичное находим мы и у наших обезьян.

Эти исследования замыкают, таким образом, круг и снова, благодаря более углубленному исследованию операции употребления орудий у животных, показывают, что те формы интеллектуальной деятельности, которые проявляет шимпанзе при употреблении орудий, могут быть сближены с формами человеческого доречевого интеллекта. Опыты Бюлера показали, что у ребенка примерно в 10 — 12 месяцев наблюдаются первые простейшие формы примитивных изобретений, употребления орудий, применения, обходных путей, настолько напоминающие соответствующие действия шимпанзе, что Бюлер предложил весь этот возраст первого появления начатков практического мышления у ребенка назвать шимпанзе подобным возрастом.

Мы видим, таким образом, что только ребенок до появления речи и афазик, т. е. человек, потерявший речь, опускаются в своих практических действиях до той ступени, на которой стоит человекоподобная обезьяна. В этом, думается нам, и содержится ответ «а тот вопрос, который ставит Кёлер в связи со своими опытами.

Он говорит, что поведение обезьян существенно отличается от поведения самого примитивного человека в смысле отсутствия у обезьяны даже малейших начатков культурного развития; Кёлер ставит, далее, вопрос относительно того, насколько может поведение шимпанзе быть направлено на будущее. Решение этого, вопроса кажется ему, важным по следующим причинам. Большое число самых различных наблюдений над антропоидами обнаруживает явления, которые обычно наблюдаются только у существ, обладающих некоторой культурой, хотя бы и самой примитивной. Если же шимпанзе не имеют ничего, заслуживающего названия культуры, возникает вопрос, что является причиной ограниченности их в этом отношении. Даже самый примитивный человек подготовляет свою палку для копания, несмотря на то что он не отправляется тотчас же копать и, несмотря на то что внешние условии для употребления орудия отсутствуют.

Даже самый примитивный человек, следовательно, обладает известной степенью свободы, т.е. независимости от непосредственной потребности и непосредственного воздействия ситуации, в своих практических действиях. И самый факт приготовления орудия для будущего, по мнению Кёлера, связан с возникновением культуры. Поэтому он с полным основанием указывает не только на моменты, обусловливающие сходство между шимпанзе и человеком, но также указывает и на глубокое различие между обезьяной и человеком, на границы, отделяющие самую высокоразвитую обезьяну от самого примитивного человека.

По мнению Келера, отсутствие языка, этого важнейшего вспомогательного средства мышления, является одной из этих основных причин. Другие данные, не относящиеся к опытам Кёлера, дают основание предполагать, что только вместе с появлением речи возникает та относительная свобода, о которой мы говорили как об отличительном признаке самого примитивного человека.

Другую причину отсутствии культуры у обезьян Келер видит «в ограниченности представлений шимпанзе, в ограниченности их жизни во времени, в неспособности определять свои действия не наличными раздражениями, а только мыслимыми.

Но отсутствие речи и ограничение жизни во времени, в сущности, не объясняют ничего в том вопросе, который ставит Кёлер, ибо сами нуждаются в объяснении. Отсутствие речи потому не может рассматриваться как причина отсутствия культурного развития человекоподобных обезьян, что само составляет часть этого общего явления. Причиной в настоящем смысле является различие в типе приспособления. Труд, как показал Энгельс, сыграл решающую роль в процессе превращения обезьяны в человека, «труд создал самого человека» - и человеческую речь и человеческую культуру, человеческое мышление, и человеческую жизнь во времени. Мы ещё раз видим роль основного закона истории в развитии всех сторон жизни общества во все времена, как субстанции истории человечества. И сегодня мы не можем не учитывать этой роли производства в жизни всех народов нашей планеты.