Виктор Цыгульский - Диалектика истории человечества. Том 2

Важный вопрос об отношении человека к природе, из которого вытекали все «безмерно высокие творения», насчёт «субстанции» и «мирового сознания; устраняется сам собой, если понять, что пресловутое «единство человека с природой» имелось всегда в промышленности и представлялось в каждую эпоху, в зависимости от большего или меньшего развития промышленности в ином виде» 127

Таким образом, единство субъекта и объекта не есть раз навсегда данное и неизменное соотношение, а существует, как подвижное единство противоположностей на каждой стадии развития, имеющее свою определённость, свою специфику. Бытие определяет сознание индивида конкретно, в конкретное время, в конкретном обществе и в конкретной принадлежности к определённому классу.

В этом смысле производительные силы общества обнаруживают себя как основа, целостность, в которой получают своё подлинное историческое значение субъект и объект. Производительные силы не могут быть мыслимы, как совокупность готовых орудий. Деятельность людей с их мускулами, чувствами, познавательной способностью входят в производительные общественные силы. Отнимите деятельность чувствующих и познающих людей и перед вами предстанут предметы производства, в которых деятельность всех предшествующих поколений общественных людей умерщвлена, застыла. Попробуйте абстрагировать деятельность человека от всего предметного мира, попробуйте утверждать существование чистой деятельности не зависимой от предметов, не предметной деятельности; вы придёте к крайним формам субъективного идеализма или к теологии. Все заблуждения до-марксовой научной теории познания, как и сталинской, сводились в основном к тому, что предмет и деятельность познания рассматривались как обособленные, были изучаемы в отдельности, вне общественной практики. Сейчас мы углубим наши знания по этому вопросу. Мы увидим связь между практикой и выделением очеловечивающейся обезъяны и перводытного человека из природы как индивидуальности.

§ 10. Проекция и объективация предметов в пространстве при начале производства в первобытном обществе

Объект — это то, что представляется в пространстве. Шопенгауэр определяет материю, как объективную причинность. Наша жажда знания была бы удовлетворена, если бы мы могли понять каждое из многообразных явлений и чувственных впечатлений, как чисто пространственное и временное отношение, т.-е. как чистое движение. Отсюда известные слова Канта: «Во всех дисциплинах содержится лишь столько истинной науки, сколько в каждой из них имеется чистой математики».

Учение о движении или форономия является предпосылкой, математической терминологией механики. В последней присоединяются уже реальные, конкретные величины, т.-е. силы, которые даны в опыте, в чувственном мире, а не происходят из чистого разума.

Объективное познание есть цель всякой естественной науки. До внутренней стороны вещей ей нет никакого дела. Вывести и объяснить сущее из одного принципа, из механического принципа движения — в этом ее последняя и высшая задача. Следовательно, она всегда будет материалистической и отклонилась бы серьезно от своей истинной цели, если бы пошла по другим путям.

Но как достигаем мы объективного знания? В чем его необходимая, естественная предпосылка?

Уже в самом этом слове заключается объяснение. Здесь, как и во многих других случаях, язык создал понятие, исходя из его происхождения, которое является здесь и самым существенным для него. «Objectum» значит противопоставленное, сопротивляющееся; его главное качество, которым оно заявляет о своем существовании — есть сопротивление, автотипия. Последняя является поэтому истинным содержанием понятия тела, которое мы никогда не сможем определить иначе, как то, что занимает пространство. И в русском слове предмет (нем. Gegenstand), которое является только переводом латинского objectum, мы тотчас схватываем происхождение и содержание этого понятия.

Исключение, испытываемое в субъективном движении, или оказываемое ему сопротивление есть истинная сущность объектности. Объект есть область границ. Я поясню это на ряде примеров.

Если я в темную ночь на незнакомой дороге ударюсь о ствол дерева или о стену, то объект грубым образом заявит о своем присутствии, и я узнаю, что легко живут рядом друг с другом мысли, но сталкиваются в пространстве вещи. Если я острием карандаша тыкаю о предмет из шерсти, шелка, бархата, репса и т. д., то по своеобразным отличиям сопротивления я узнаю о различном составе этих веществ. Я переношу при этом мое собственное ощущение на конец карандаша, как бы ощущая им.

Если я длинным шестом ощупываю предмет, лежащий на дне реки, напр. стеклянный сосуд, то через движение моих рук мною опознается величина, форма и поверхность этого предмета; я переношу при этом, как в предыдущем примере, мое ощущение на конец шеста.

Совершенно то же явление, лишь в неизмеримо большем масштабе происходит, когда я посредством световых лучей, находящихся между моим глазом и телом, удаленным на много миллионов миль, планетой или неподвижной звездой, воспринимаю или вижу его. Световые лучи являются здесь, как правильно заметил Шопенгауэр, ощупывающими шестами. Исключение, граница, сопротивление и здесь, как и во всех подобных случаях, составляют сущность объекта.

Что особенно важно во всех этих случаях и что никогда не следует упускать из виду, это то, что всякое объективное познание всегда образуется из двух факторов, которые везде должны присутствовать: во-первых из — движения, исходящего от субъекта, направленного к объекту и определяемого волей, и во-вторых — из объективного фактора, сопротивления, которое противопоставляет объект этому движению.

Совершенно ясно, что, если объект — это сопротивление, то должно быть нечто, чему сопротивление оказывается, — другими словами, сопротивление, как все человеческие понятия, понятие относительное. В приведенном примере с шестом в реке моя рука оказывает давление на стеклянные стенки предмета, но это давление передается обратно нервам ладони и мускулов руки и только путем этого отражения входит в сознание, в восприятие. Так природа дала и низшим животным организмам органы осязания или щупальцы в целях чувственного восприятия. Со световыми лучами дело обстоит точно так же; если наш глаз и не может их двигать, то он может изменять свое положение по отношению к ним, и бесконечно малое давление или раздражение, которое они оказывают на поверхность сетчатой оболочки, достаточно для того, чтобы мысль или, вернее, представление скользило по ним и ощупывало поверхности, находящиеся вне досягаемости руки, или даже образующие в неизмеримых далях последние границы нашего чувственного восприятия мира. И созерцание фигур, очертаний, групп и т. д. есть акт воли, которая сделалась способной в нашем телесном органе, в светочувствительной части глаза, приводить конечные точки световых лучей в известные связи, становящиеся все более привычными в результате упражнения. Все это происходит с такой невероятной быстротой, что мы воображаем, будто бы зрение только (пассивное) ощущение, в то время как в действительности оно есть представление,интеллектуальное созерцание.