Виктор Цыгульский - Диалектика истории человечества. Том 2

Исходя из экспериментов, делались выводы, что эволюция коры шла совместно именно со всеми большими развитием вариативности навыков, т.е. с расширением возможности для организма видоизменять свое поведение при отклонениях в обычной ситуации. Это доказывает и зависимость развития мозга от действий руки и речевого аппарата.

Кроме того, все добытые факты экспериментов однозначно заставляли признать полную функциональную замещаемость отдельных частей коры головного мозга. Не имеется никакой точной мозаики в коре, как её раньше представляли, связь известных функций с определёнными участками коры выражена гораздо менее резко, чем это предполагалось. Биологи делали выводы, что поведение есть продукт взаимодействия многих отдельных нервных систем, а функция каждой такой системы зависит от того, как сложатся в данный момент её взаимоотношения со всеми другими системами. Это полностью подтверждает представление о том, что организм всегда функционирует как единое целое.

Даже открытия И.П. Павлова в области образования в головном мозге рефлексов слюнных желез не дают права распространять эти законы на центральные процессы, участвующие в поведении организма, как целого.

Частичные экстриации различных отделов коры головного мозга приводят к заключению, что оставшаяся часть коры может до некоторой степени заместить функцию удалённого участка.

Если роль, которую в каждый данный момент будет выполнять известная область мозга, не постоянна (в динамической системе), то она, наверное, зависит главным образом, от физиологического состояния организма и от предшествующих реакций, т.е., иными словами, от всего предыдущего поведения.

Отсюда и вывод: не поведение зависит от процесса в головном мозге, а наоборот, тот или иной ход этих процессов зависит от поведения. В нашем случае: действия руки, речи определяют действия мозга, его процессы. Никакие мозговые механизмы не могут объяснить поведения. Это только один из трёх моментов и не самый важный. 175

Исходя из сказанного выше, тот же В. Боровский приходит к заключению, что роль головного мозга сводится к представлению структурных и функциональных возможностей для большей дифференцированности реакций. Недаром так часто сравнивали головной мозг (конечно, очень грубо) с автоматической центральной телефонной станцией. Но правильно говорилось, что коммерческие сделки в каком-нибудь большом торговом городе часто заключаются по телефону. Но делают их люди, сидящие на периферии у телефонных аппаратов, а не механик на центральной станции и не телефонистки. Так же, по общему убеждению, и труд человека производится на периферии его эффекторами – руками и речевыми органами, а уже для их работы требуются как рецепторы раздражений, так и соответствующие центральные механизмы. От эффекторной деятельности зависит жизнь организма и ею определяется то, что происходит в мозгу. От поведения зависят центральные процессы и развитие головного мозга совершенно так же, как труд человека сделал его из обезьяны человеком.

§ Огромное большинство современных буржуазных философов исходит в своем мировоззрении из принципа сознания. Предполагается, что человек есть некий герметически закрытый сосуд, или, точнее,— лейбницевская монада без дверей и окон. Эта своеобразная монада наделена сознанием, структура которого, т. е. вся совокупность форм, представлений, категорий, идей, понятий, существует как нечто неизменное, данное от века раз навсегда. Творческий характер сознания выражается в егоспособности самостоятельно производить внутри себя вещи, пред меты, свойства, процессы, которые объективируются, переносятся вне сознания и образуют то, что называют внешним миром. Но увы, — это лишь мнимый, иллюзорный внешний мир! При этом внешним по отношению к сознанию является и собственное те ло человека, так что от живого человека остается одна лишь духовная, бесплотная точка, которая и составляет то, что называют субъектом познания в собственном смысле слова. В качестве некоего бесплотного духа он создает мир из ничто, создавая в то же самое время бесконечное многообразие вещей, т. е. в с е. Таким образом мы получаем, говоря словами Ленина, «голое, абстрактное «я», сумасшедшее фортепьяно, вообразившее, что оно одно существует на свете» и что оно создает из себя все богатство вещей и явлений.

Дело не меняется также оттого, что на место мыслей вы поставите ощущения или переживания, как это делают Беркли, Мах и современные неомахисты. И в этом случае, как это показал Ленин, мы так же приходим к голому, абстрактному «я», к «сумасшедшему фортепьяно», творящему подобно христианскому богу мир из ничто.

В тех случаях, когда для преодоления солипсизма и субъективного идеализма прибегают к так называемому «сознанию вообще», то происходит чудесное превращение и перевоплощение моего «я» в коллективное «сознание вообще», в мировую душу, в бога. Этот незаконнорожденный с точки зрения логики скачок от «я» индивидуального к «я» коллективному, к «сознанию вообще» делается тогда, когда одно «сумасшедшее фортепьяно» хочет оправдать существование другого «сумасшедшего фортепьяно», когда «я» пытается узаконить существование «ты». Какими средствами достигается этот скачок? Путем своеобразной софи-стикации или, вернее, мистификации. Для всякого идеализма, объявляющего мир содержанием моего сознания, «ты», т. е. чужое «я», есть прежде всего мое содержание, мое представление, т. е. ты есть я, и я есть ты. Самосознание обладает способностью самоотчуждения (в смысле Гегеля). Для того, чтобы я мот мыслить реальное существование «ты», я вынужден объявить мое «я» всеобщим «я», абсолютным сознанием.

Словом, вся буржуазная философия отстаивает точку зрения «сумасшедшего фортепьяно». Она представляет собой «форте-пьяную» спекуляцию и теснейшим образом связана — по своей внутренней структуре, по своей внутренней сущности, с теологией, как это неопровержимо доказал Ленин в своем «Материализме и эмпириокритицизме», где он разоблачает философских реакционеров, буржуазных шарлатанов, воздвигающих на фундаменте «научной» поповщины идеализма «новую теологию», религиозную поповщину.

Против буржуазно-аристократических «духовидцев», третирующих «толпу», способную думать, что действительные вещи вызывают наши ощущения, Ленин берет под защиту наивный реализм, т. е. стихийно-бессознательно материалистическую точку зрения, на которой стоит человечество, как он говорит, принимая существование внешнего мира независимо от нашего сознания. Этот пункт заслуживает особого внимания, так как Ленин не только не отрекся от «толпы», а, наоборот, связывает «наивный реализм» с научным материализмом, опираясь при этом не на опыт «голого» абстрактного «я» философских идеалистов, а на опыт всего человечества в его историческом бытии, на непоколебимое убеждение, как говорит Ленин, человечества, являющееся результатом всего его громадного исторического опыта. Это «наивное» убеждение человечества в существовании мира независимо от нас сознательно кладется материализмом в основу его теории познания. Тем самым Ленин рассматривает научный, сознательный материализм как развитие бессознательного, стихийного материализма. «Наивное» убеждение человечества, или, точнее, его исторический опыт, сознательно возводится материализмом на ступень научного познания. Но этот опыт человечества добыт прежде всего в живой практике. Это практический опыт исторической жизни людей. Мы особенно подчеркиваем, что Ленин кладет в основу своей теории познания практический, исторический опыт человечества. Источником познания являются не только голая мысль и голое ощущение, но прежде всего практическая деятельность человека, которая побуждает нас мыслить и ощущать, которая вызывает наши ощущения и мысли. Что же удивительного в том, что практика, как говорит Ленин, есть высший и последний критерий, т. е. решающая инстанция в решении вопроса об объективности истины.