Марина Могильнер - Новая имперская история Северной Евразии. Часть I

Подобно тому как Борис Годунов стал первым выборным правителем в Москве, к тому же не будучи «царских кровей», так и объявившийся в ВКЛ в 1603 г. претендент на московский трон, назвавшийся младшим сыном Иваном IV, стал первым самозванцем в истории региона. В 1582 г. у Ивана родился сын от шестой (или даже седьмой) жены, названный Дмитрием. Так как более трех браков православная церковь не признает, Дмитрий Иванович считался незаконнорожденным и не мог претендовать на трон. После смерти Ивана IV он был отправлен с матерью и небольшим двором в Углич, данный ему в удел (городок на берегу Волги в 100 км от Ярославля). Там он и погиб в мае 1591 г.: по официальной версии, страдавший судорогами (возможно, эпилепсией) Дмитрий играл во дворе с ребятами в ножички, забился в припадке и в конвульсиях заколол себя. Так как точный медицинский диагноз неизвестен, можно предположить, что он мог ударить себя ножом при наступлении судорожного синдрома неэпилептической природы или наткнуться шеей на выпавший нож, упав на землю в эпилептическом припадке. Клан матери Дмитрия — бояре Нагие, яростно боровшиеся за трон с Борисом Годуновым, — немедленно обвинил Годунова в организации убийства незаконнорожденного царевича. Объявившийся спустя 12 лет в ВКЛ «царевич Дмитрий Иоаннович», — вероятнее всего, бежавший от репрессий слуга бояр Романовых Юрий (Григорий) Отрепьев, — заявил, что убийцам подсунули другого мальчика, а подлинного царевича тайно вывезли на север. Обе версии — организованного политического убийства и организованного спасения царевича Дмитрия — крайне маловероятны. Углич был маленьким городком с населением едва ли пару тысяч человек, где все знали друг друга в лицо и каждый чужак был заметен. Царевич погиб при свидетелях, и проведенное после его смерти масштабное следствие комиссией, в которую вошли как сторонники, так и политические соперники Годунова, не дает оснований для подозрений в фальсификации результатов. Так что человека, представлявшегося выжившим царевичем, с полным основанием могли называть Лжедмитрием.

Прежде о самозваных претендентах на великокняжеский (и даже просто княжеский) престол на бывших рѹських землях не слыхали, и трудно представить человека, который выдавал бы себя за умершего наследника князя. Не то чтобы невозможно было в принципе обмануть родственников и знакомых, особенно в эпоху без фотографий и реалистических портретов. Хорошо известен случай, когда в конце 1550-х гг. в Лангедоке на юге Франции самозванец успешно выдавал себя за пропавшего восемью годами ранее крестьянина Мартена Герра. Сестры и сама жена Герра «узнали» в самозванце пропавшего крестьянина, она родила ему двоих детей, и только спустя три года и с известным трудом самозванец был разоблачен (причем он окончательно проиграл дело, только когда неожиданно объявился настоящий Мартен Герр). Современные историки спорят, искренне ли заблуждалась жена Мартена Герра, признав самозванца мужем, — однозначного ответа мы никогда не узнаем. Но ясно, что существовала сама структурная ситуация, допускавшая появление самозванца: и восемь лет спустя после пропажи мужа, жена Мартена Герра не могла выйти замуж за другого, так как смерть законного супруга не была подтверждена. И она сама, и хозяйство нуждались в «отце семейства», но им мог стать только Мартен Герр, реальный или фальшивый. В отличие от случая Мартена Герра (и Лжедмитрия), в тесном семейно-политическом княжеском кругу просто не существовало того «пространства неопределенности», в котором мог утвердиться самозванец. Опустевшее место немедленно занималось общеизвестным (даже если не всеми поддерживаемым) кандидатом-наследником. Лжедмитрий появился тогда, когда на фоне болезни Бориса Годунова перспективы престолонаследия стали совершенно туманными; сам Годунов собирался передать трон своему сыну Федору, которому в 1603 г. исполнилось 14 лет. Но, учитывая «выборность» царствования самого Бориса Годунова, не меньшие права на верховную власть были у знатнейших Рюриковичей (например, боярина Василия Шуйского), или ближних родственников законных жен Ивана IV (например, бояр Романовых), или даже у младшего «незаконнорожденного» сына Ивана IV — если бы он остался в живых…

Таким образом, обособление феномена власти усилиями Ивана IV и растождествление права на трон от принадлежности правящей династии Борисом Годуновым, а также утверждение принципа выборности царя привели к тому, что главным претендентом на власть после Годунова стал Лжедмитрий. В известном смысле он был не большим самозванцем, чем Годунов: он не имел «автоматического» права на трон, но сумел обосновать свое право занять его. Другими словами, он обладал почти такой же легитимностью, как и Годунов, поскольку само представление о легитимности кандидата на трон сильно изменилось в Московском царстве по сравнению с нормой, принятой в ВКМ.

События последующего десятилетия вошли в историю как Смутное время, буквально — «время мятежей», но сегодня это выражение воспринимается как указание на «смутность» и «неясность» ситуации, и эти коннотации кажутся гораздо более подходящими. Не существовало некого общепризнанного законного режима правления, против которого выступали бы противозаконные «мятежники». Скорее происходило столкновение соперничающих претендентов на власть, каждый из которых представлял и особый альтернативный сценарий власти. «Смутность» заключалась в том, что опорой царской власти в модели, стихийно выстроенной Иваном IV, был «служивый народ» — дворянство как группа, объединяемая лишь преданностью общему правителю. Появление нескольких легитимных претендентов на трон раскалывало дворянство и лишало любого кандидата на престол однозначной легитимности.

Вот как это началось. Осенью 1604 г., перед самым началом осенней распутицы, Лжедмитрий перешел границу Московского царства во главе нескольких тысяч наемных солдат и шляхтичей-добровольцев. В его отряде почти не было артиллерии. Это вся военная поддержка, которую он смог найти в могущественной Речи Посполитой в обмен на обещание в случае прихода к власти отдать огромные территории (включая Смоленскую и Черниговскую земли), оказать военную поддержку в войне со Швецией, способствовать распространению католической веры и озолотить своих сторонников. Официально король Сигизмунд III и сенат (верхняя палата сейма) Польско-Литовского содружества не поддержали поход Лжедмитрия, тем более что в 1600 г. было заключено перемирие с Московским царством на 20 лет. Помочь претенденту на московский трон согласились могущественные магнаты ВКЛ Адам и Константин Вишневецкие (которым самозванец открыл свое царское происхождение) и их свойственник Ежи Мнишек, в дочь которого влюбился Лжедмитрий. Неизвестно, насколько серьезно воспринимали Вишневецкие версию Лжедмитрия и рассчитывали ли посадить его на московский трон с такими ничтожными силами. Ясно, что они были крайне раздражены Борисом Годуновым и готовы были досадить ему любым способом: в ходе экспансии Московского царства на юг (1590-е) возникли пограничные конфликты на окраинах владений Вишневецких, и как раз в 1603 г. Борис Годунов приказал сжечь «спорные» городки Прилуки (Прилуцкое) и Снетино, охранявшиеся людьми Вишневецких. Характерно, что Вишневецкие и Мнишек последовательно боролись против участия коронных войск в походе, а само вторжение началось на юге Черниговщины, в местности, расположенной от Москвы дальше любого другого участка границы, зато непосредственно прилегавшей к владениям Вишневецких. Не исключено, что Вишневецкие планировали при помощи Лжедмитрия просто отомстить Годунову и заставить урегулировать территориальный спор в своих интересах. Но события приняли неожиданный оборот.