Петр Кропоткин - Этика. Том I. Происхождение и развитие нравственности.

Georg Miwart: Эволюция профессора Гекcли (Nineteenth Century) авг. 1893 г., стр. 205.

19-е — в брошюре, 20-е в „Собрании Очерков” (Collected Essays) и „Очерков Этических и Политических” (Essays ethical and political).

Когда я решил прочесть в Лондоне лекцию о взаимной помощи среди животных, Ноульз, издатель Nineteenth Century, чрезвычайно заинтересовавшийся моими мыслями и поделившийся ими со своим другом и соседом Спенсером, посоветовал мне пригласить в председатели Романэса. Я так и сделал. Романэс принял мое предложение и любезно согласился быть председателем. По окончании моей лекции, в заключительной речи он указал на значение моей работы и резюмировал ее так: — „Кропоткин, несомненно, доказал, что хотя внешние войны ведутся во всей природе, всеми видами, — внутренние войны очень ограничены и во множестве видов преобладает взаимная поддержка и сотрудничество во всяких формах. „Борьбу за существование, говорит Кропоткин, надо понимать в метафорическом смысле… Я сидел сзади Романэса и шепнул ему: „Не я, а Дарвин так говорил, в самом начале третьей главы „О борьбе за существование”. Романэс сейчас же повторил это Собранию, и подтвердил, что именно так следует понимать дарвиновский термин: не в буквальном, а в переносном смысле”. Если бы Романэсу удалось проработать еще год или два, мы, несомненно, имели бы замечательный труд о нравственности животных. Некоторые его наблюдения над его собственной собакой — поразительны и уже пользуются широкой известностью. Но еще важнее была бы масса фактов, которые он собрал. К сожалению, никто из английских дарвинистов до сих пор не подумал использовать его материалы и издать их. Их „дарвинизм” был не более глубок, чем у Гексли.

Согласно такому пониманию философии, Спенсер издал под общим заглавием „Синтетической Философии” следующий ряд работ: „Основные начала”, „Начала Биологии”, „Начала Психологии” и „Начала Социологии” — раньше чем приступить к изложению „Начал Этики”. Все они имеются в русских переводах.

Ср. первое издание „О Политической Справедливости”. Во втором издании (в восьмую долю листа) коммунистические места были выпущены — вероятно, вследствие судебных преследований, начатых против друзей Годвина.

См. „Истинная Сфера Правительственной Деятельности”. (The Proper Sphere of Gouvernement. London. 1842).

Я делаю это изложение, почти дословно, переводя то, что Спенсер писал сам в предисловии 1893 г. об общем содержании своей „Социальной Статики” и своих „Начал Этики”, из чего видно, что его „Эволюционистская этика”, изложенная в „Социальной Статике”, сложилась в его уме ранее появления сочинения Дарвина „Происхождение видов”. Однако, влияние на Спенсера идей Огюста Конта — несомненно.

Словом, говорит Спенсер, полное приспособление поступков к целям для поддержания личной жизни и выращивания потомства, совершаемое так, чтобы другим не мешать в достижении таких же целей, уже в самом своем определении предполагает уменьшение и прекращение войны между членами общества.

The Principls of Ethic, часть I (Data of Ethics, § 16).

Параграфы 18 по 23 первой главы.

Всю этику Спенсера давно следовало бы изложить вкратце, общедоступно, с хорошим введением, где были бы указаны ее недостатки.

Сиджвик (Sidjwick) возражая против гедонизма, т. е. учения, об’ясняющего выработку нравственных понятий разумным стремлением к счастью — личному или общественному, указывал на невозможность измерять удовольствия и неудовольствия, ожидаемые от такого-то поступка, как это об‘яснял Милль. Отвечая Сиджвику, Спенсер пришел к заключению, что утилитаризм, разбирающий, в отдельных случаях, какое поведение ведет к наибольшей сумме приятных ощущений, т. е. эмпирически индивидуальным, представляет только введение к рациональному, продуманному утилитаризму. То что служило средством, чтобы достичь благосостояния, мало по малу становится в человечестве целью. Известные отклики на запросы жизни входят в привычку и человеку уже не приходится в каждом отдельном случае взвешивать: — ”что даст мне большее удовольствие: броситься на помощь человеку, которому грозит опасность или нет. Ответить грубостью на грубость или нет“. — Известный образ действий уже входит в привычку.

Спенсер ссылался здесь также на 16-й псалом Давида, стих 2-й. Но русский перевод этого псалма, изданный Синодом, не сходится с английским.

Вот их заглавия: — Относительность страданий и удовольствий. — Эгоизм — против Альтруизма. — Альтруизм против Эгоизма. — Обсуждение и Компромисс. — Соглашение.

Этот параграф 278-й, если бы он не был так длинен, стоило бы привести здесь целиком. Следующие два параграфа также важны для понимания этики Спенсера в вопросе о справедливости. О том же вопросе он писал также раньше в девятой главе „Критики и об‘яснения“, отвечая на возражения Сиджвика против гедонизма, т. е. против теории нравственности, основанной на искании счастья. Он соглашался с Сиджвиком в том, что делаемые утилитаристами взвешивания удовольствий и страданий действительно следовало бы подтвердить или проверить каким-нибудь другим способом; и он обращал внимание на следующее: по мере развития человека, его способы удовлетворения желаний становятся все сложнее. Очень часто человек преследует даже не саму цель, напр., известных наслаждений или обогащения вообще, а способы, ведущие к этому. Так вообще вырабатывается постепенно рациональный разумный утилитаризм из непосредственных стремлений к приятному. И этот разумный утилитаризм стремится к жизни, согласно с некоторыми основными началами нравственности. Утверждать, что справедливость нам непонятна, как цель в жизни, тогда как счастье понятно (так думал Бентам) — неверно. У первобытных народов нет слова для выражения счастья, тогда как у них есть вполне определенное понятие о справедливости, которую уже Аристотель определял так: „Несправедлив также тот, кто берет больше, чем свою долю“, к чему я прибавлю, что это правило действительно соблюдается очень строго самыми первобытными из известных нам дикарей. Вообще Спенсер был прав, утверждая, что справедливость, как правило жизни, понятнее чем счастье, возведенное в такое же правило.

Вообще Спенсер, как и многие другие, употреблял слово „государство” довольно безразлично для разных видов общественности, тогда как его следовало бы оставить только для тех общежитий, с иерархическим строем и централизациею, которые сложились в Древней Греции со времени империи Филиппа и Александра Македонского, в Риме — к концу Республики и во время Империи, а в Европе со времен 15-го и 16–го века.