Ольга Деркач - Книга Москвы: биография улиц, памятников, домов и людей

С 1922 года башня служила радиоделу, с 1938 года пошла на службу нарождающемуся телевидению. А по совместительству и пособием по высшей математике работает – кто хочет увидеть однополостный гиперболоид вращения, сюда езжайте, на Шаболовку. Тут он стоит, пронзает облака.

Если вы едете на машине с Большой Филевской улицы в сторону улицы 1905 года, вам никак не миновать Шмитовского проезда. Нет тут другой дороги – через Шелепихинский мост переезжаешь, и вот он, Шмитовский. О Шелепихинском, который тоже на букву «Ш», долго говорить нечего: он унаследовал название бывшей подмосковной деревни, а потом дачного поселка Шелепиха, построен в 1965 году – до этого, видно, ездили как-то иначе – и именуется еще Краснопресненским, но это последнее название как-то не привилось. А вот Шмитовский проезд – тут другое дело, он требует обстоятельного разговора.

Сразу отметим: отсутствие в названии буквы «д» – не ошибка. Ни к лейтенанту Петру Петровичу, ни к ученому Отто Юльевичу Шмидтам название не имеет абсолютно никакого отношения. Лейтенанту Шмидту улицу в Москве не посвятили вообще, а геофизика Шмидта определили к полярникам: его имя носит улица в Лианозове, где скопом увековечили покорителей Арктики.

В названии «Шмитовский» слышится еще английская фамилия Смит – и не случайно: раньше часть улицы называлась Смитовским проездом, поскольку недалеко от нее громыхал котельный завод «Р. Смит и К°». А мебельная фабрика Николая Павловича Шмита, имя которого дали проезду в 1930 году, стояла там, где теперь детский парк на Дружинниковской улице, которая, в свою очередь, получила название оттого, что на этой фабрике были очень боевые рабочие. А какими еще им быть, если и сам владелец от души сочувствовал большевикам и завещал им свое, надо думать немалое, состояние – был Николай Шмит племянником богатых купцов Морозовых, тех, которые Викуловичи.

В 1905 году рабочие фабрики Шмита при активной помощи владельца организовали дружину, хозяин же дал денег на оружие. Дружба с большевиками не довела Шмита до добра: чтобы подавить сопротивление рабочих, фабрику обстреляли из орудий, отчего возник пожар – производство, напомним, мебельное, воспламеняется легко, – фабрика сгорела, а хозяина арестовали. В тюрьме Шмит погиб. Было ему тогда 23 года. Может, переживи он революцию 1905 года, утратил бы юношескую горячность и отошел бы, подобно другим сочувствующим, от большевиков. А может, и нет: многие прозрели слишком поздно.

Мы уже не один раз писали, что «Книга Москвы» – про нашу личную Москву, про то, что нам нравится (или, наоборот, мешает). В этой главе – про то, что нам ОЧЕНЬ нравится: про замечательного архитектора Федора Шехтеля, про его творения, про стиль модерн в целом.

Родился Федор Осипович Шехтель в 1859 году в Саратове. Законченного архитектурного образования (как, впрочем, и другого) не получил, что не помешало ему стать академиком архитектуры за сооружение российского павильона на выставке в Глазго в 1901 году. Но было это уже после. «После чего?» – спросите. Да после многолетней работы художником и театральным оформителем, после первых, но сразу ставших знаменитыми проектов загородных домов и интерьеров. И даже после прославивших его на весь мир особняков Зинаиды Морозовой и Степана Рябушинского. Про первый дом, в аспекте прошлого и настоящего, мы уже писали. В этой главе стоит только посожалеть, что пожар 1995 года нанес ущерб именно шехтелевским интерьерам. А вот второй (тоже упомянутый) требует, как и обещали, отдельного рассказа.

Странное сочетание представляют собой заказчик и владелец дома по Малой Никитской, 6/2 – Степан Павлович Рябушинский, управляющий финансовыми операциями семейной империи, старообрядец по вере и образу жизни, коллекционер и исследователь икон и построенный для него Федором Шехтелем дом. «Книга Москвы» близится к завершению, и терпеливые читатели уже вполне усвоили наш принцип – не описывать архитектуру словами. Логика здесь простая, следите внимательно: архитектура = музыка (только застывшая); описывать музыку вербально – занятие пустяшное, следовательно… Не правда ли, логично? К особняку Степана Рябушинского (вынуждены упоминать имя, потому что семейство было многобратным) даже музыкальную аналогию (типа романс, гимн или симфония) не подберешь. Вроде бы небольшое сооружение, из камерного жанра, но экстерьер столь необычный и разнообразие деталей столь велико, что впечатление, как от ансамбля.

Функциональный интерьер (а идеология модерна и состоит в выявлении полезности, но с обязательным приданием ей эстетических качеств) с высоким коэффициентом полезного использования площадей выводит совершенно разные мелодии. Всмотритесь-вслушайтесь: разве на одном инструменте сыграны лестница-волна, встроенные дубовые шкафы-панели и плафон молельни? Всё, казалось бы, из разных жанров, а органично соединено не только в одном доме, но и в одном стиле. Дом Степана Рябушинского, наверное (мы не дипломированные специалисты, и пусть таковые наши любительские рассуждения не судят строго), можно считать эталонным сооружением для стиля модерн: нестандартно (а основное стремление модерна – свобода от шаблона), удобно – комнаты просторные, светлые, мебель стильная и эргономичная (жаль, не пускают простых посетителей посмотреть кухню и санузлы, а ведь именно модерн принес, например, кафель на кухни и в ванные, моющиеся обои и тому подобные привычные уже детали современного быта), красиво (тут слова бессильны, остается выдать традиционный совет: сходите, посмотрите, благо вход бесплатный, но об этом потом).

Короче, дом полностью удовлетворяет программной мысли модерна, высказанной самим Шехтелем: «Взаимоотношение между архитектурой, живописью и скульптурой в своей совокупности должно ввести зрителя в то настроение, которое отвечает назначению здания». Назначение здания по Большой Никитской – жить состоятельному человеку, строгому в вере, богатому душой, хлебосольному без пустяшного мотовства. Прожил Дом (пусть уж будет с большой буквы, заслужил ведь своей красотой и уникальностью) и такую жизнь.

После 1917-го все Рябушинские уехали. Дом переквалифицировали в детский сад. Не простой, а самого СНК. Бедные совнаркомовские детки! Где же их горшки располагались? Неужели под лестницей? Или в молельне на четвертом этаже? А тихий час где устраивали? Хорошо хоть мучились цветы жизни в этом саду только до конца двадцатых. В 1932 году в Дом въехал новый постоялец (вряд ли здесь стоит употреблять слово «хозяин») – главный кремлевский пиарщик Алексей Максимович Пешков, известный под псевдонимами Максим Горький и Буревестник революции. И проквартировал там до самой своей кончины. Дом и в наши дни считается не домом Рябушинского или Шехтеля, а домом Горького – там располагается мемориальный музей великого пролетарского писателя.