Михаил Гордин - Пушкинский век

Детская смертность в России была очень велика. У Сергея Львовича и Надежды Осиповны Пушкиных умерло в раннем возрасте четверо детей. По свидетельству того же И. Пушкарева, из 100 петербургских детей в возрасте до пяти лет умирало 74.

Среди взрослого населения особенно велика была смертность простого народа. В 1812–1813 годах эпидемия «тифуса» (это могла быть не только «нервная горячка», но и «кишечная» или «с пятнышками») унесла тысячи жизней. «Сырость и теснота помещений и недостаток питательной здоровой пищи в простом классе народа зарождают тифус», — пишет Пушкарев. Отсутствие канализации, засорение рек и каналов, куда спускали все городские нечистоты, порождали частые эпидемии желудочных заболеваний. Особенно засорялись Мойка, Екатерининский канал и другие реки и каналы со слабым течением. Власти запрещали брать из них воду, но это не помогало. Способствовала эпидемиям и ужасающая грязь в мелочных лавках и на рынках, где большинство населения покупало провизию.

И если геморрой и апоплексия были привилегией «хорошего общества», тех, кто употребляет «слишком питательную и горячительную пищу» и «имеет мало движения», то простой народ, кроме ревматизма, «тифуса», перемежающейся лихорадки, всякого рода «горячек», чахотки, донимала еще и цинга. Объясняли это тем, что «жители низших сословий… довольствуются скудною пищею из припасов не довольно свежих и лишены возможности пользоваться чистым воздухом или прогулкою за городом».

Петербургский простой народ обычно болел, выздоравливал или умирал без врачебной помощи. Те же, кто имел и средства, прибегали к услугам медиков.

Для занятия медицинской практикой требовалось разрешение петербургской Врачебной управы — Физиката.

В обязанности Физиката входило также наблюдение за чистотой в городе, за свежестью съестных припасов, назначение полицейских врачей. Одной из обязанностей последних был надзор за выполнением правил для ограждения населения от «прилипчивых» болезней. По этим правилам каждый домохозяин обязан был сообщать в полицию о случаях заболевания его жильцов «горячкою с пятнышками» или другими тяжкими и «прилипчивыми» болезнями.

Несоблюдение этих правил каралось большим штрафом.

Желающие получить разрешение на медицинскую практику должны были представить в Физикат свидетельство об утверждении их в звании от петербургской Медико-хирургической академии или от одного из российских университетов. Врачебных званий существовало два. Первое, младшее, — лекарь, второе, старшее, — доктор медицины.

Российские подданные, незаконно практикующие, подвергались штрафу. Иностранцев, безосновательно выдающих себя за врачей, высылали за границу. При этом уведомляли правительства их стран. Обо всех случаях шарлатанства закон предписывал публиковать в газетах, доводить до всеобщего сведения.

Физикат устанавливал и размер врачебного вознаграждения, взымаемого с малоимущих. В 1830-е годы оно было следующим. За посещение в городе с прописанием рецепта доктор получал 1 рубль, лекарь — 50 копеек. За посещение за городом: доктор — 2 рубля, лекарь — 1 рубль. За кровопускание полагалась плата 25 копеек, за «выдернутие испорченного зуба» — 50 копеек, за «припущение пьявиц» — по 20 копеек за каждую, за приложение пластыря или шпанских мух — 25 копеек, за промывательное — 25 копеек.

Из этого следует, что лечение у врачей было делом весьма накладным и мало кому доступным.

Гонорары, получаемые врачами от достаточных людей, Физикатом не ограничивались.

Здесь следует отметить, что были среди столичных врачей, самых сведущих, и такие, которые считали своим долгом оказывать помощь малоимущим людям бесплатно. Уже шла речь о врачах Императорского Человеколюбивого общества. В 1830-е годы пользовался большой известностью доктор Шуберский, служивший в Императорском Воспитательном доме и «имевший жительство на Екатерининском канале, между Казанским и Каменным мостами, в доме купца Михеева, № 37-й, против Коммерческого банка». Все знали, что он не только принимает безденежно детей неимущих родителей до семи лет, по утрам, до службы, с 8 до 9 часов, но и снабжает за свой счет лекарствами из аптеки Имзена и Гревса, что у Казанского моста. «Я, — говорил этот доктор, — думал так только исполнить обязанности звания моего, как врач, предлагаю страждущему человечеству мои услуги по возможности сил моих… Многие родители лишаются детей, наипаче между людьми бедного состояния, от того, что в скорости не знают, к кому обратиться, но более всего, что находятся в обстоятельствах столь несчастных, что не в состоянии заплатить ни за лекарства, ни врачу…» Без всякой платы принимал по утрам с 8 до 10 часов «недостаточных людей» у себя на квартире в доме Катомина у Полицейского моста «один из искуснейших дантистов столицы г. Валленштейн (служивший при заведениях петербургского Приказа общественного призрения и при Пажеском корпусе). С зубной болью „люди бедного состояния“ чаще всего обращались к цирюльникам, у которых на все случаи был один метод леченья — „выдернутие“».

В «Адресной книге» С. Аллера на 1823 год указаны адреса 261 петербургского врача. Из них шесть были акушерами, четыре — «хирургами-операторами», три — глазными врачами. Остальные — по внутренним болезням. Кроме того, в это время в Петербурге имелось десять зубных врачей и восемьдесят семь повивальных бабок. К 1830-м годам значительно увеличилось только количество повивальных бабок.

В 1833 году в Петербурге было основано Общество русских врачей, проводившее свои годовые собрания.

Люди со средствами обычно пользовались услугами постоянного домашнего врача.

С начала 1830-х годов, со времени женитьбы Пушкина и первых лет его семейной жизни в Петербурге, домашним врачом семьи были И. Т. Спасский. Профессор Медико-хирургической академии, Спасский одновременно состоял младшим акушером Выборгской части города. По отзывам современников, он пользовался хорошей репутацией и среди пациентов, и среди врачей. Пушкин постоянно обращался к нему за советами в отношении жены и детей. 22 сентября 1832 года поэт писал из Москвы жене, спрашивая о маленькой дочери: «А Маша-то? что ее золотуха и что Спасский?» Летом 1834 года, когда Наталия Николаевна с двумя детьми уехала из Петербурга в имение своих родных Полотняный Завод, Пушкин наказывал ей в письме: «Сделай милость, не забудь перечесть инструкцию Спасского и поступать по оной». И еще тем же летом: «Не смей купаться — с ума сошла, что ли. После завтра обедаю у Спасского — и буду на тебя жаловаться».

Спасский был свидетелем последних двух дней жизни Пушкина. «В 7 часов вечера 27 числа минувшего месяца, — рассказывал он в своей записке „Последние дни А. С. Пушкина (рассказ очевидца)“, — приехал за мною человек Пушкина. Александр Сергеевич очень болен, приказано просить как можно поскорее. Я не медля отправился. В доме больного я нашел доктора Арендта и Сатлера. С изумлением я узнал об опасном положении Пушкина».