Михаил Гордин - Пушкинский век

Аптекари продавали и брали на комиссию косметические средства, парфюмерию, мыло. В газетах можно было прочесть такие объявления: «Кеммерер, содержатель аптеки по Вознесенскому проспекту близ Офицерской улицы в бывшем Порхова доме, извещает почтеннейшую публику, что он получил на комиссию химические вещества, в самом лучшем состоянии, выписанные из чужих краев, для домашнего употребления. Из числа сих веществ находится у него мыло, делающее нежным и белым как лицо, так и все тело, если токмо намыливать оным 2 или 3 раза в сутки и вытирать сухим полотенцем. Для удостоверения господ, посылающих за оным мылом служителей своих, что точно получено ими оное в аптеке его, Кеммерера, а не в другом месте, протянут на каждой штуке сего мыла шнурок и на конце оного запечатано печатью с вензелем „А. Н.“. Фунт сего мыла стоит 8 рублей, а каждая штука 2 рубля».

У родителей Пушкина были в употреблении любимые домашние средства, такие как «пастильки» доктора Маркелова, «бальзам для наружного употребления в простудных и ломатных болезнях» П. Самохатова. Надежда Осиповна рекомендовала Наталии Николаевне, когда у детей прорезываются зубки, натирать десны кровью от петушиного гребня, но не от черного петуха; особенно целебными почитались ванны укрепляющие с травой чернобыльника (полыни). Излюбленное лечебное средство Ольги Сергеевны — «аверина травка», которую покупали в лавке купца Аверина на Галерной улице в его собственном доме.

Многие лекарственные растения для казенных аптек выращивались в Петербургском Ботаническом саду. Начало этому саду положено было еще при Петре I, когда здесь, на Аптекарском острове, развели Аптекарский огород и посадили семена лекарственных и редких растений, привезенных Петром из чужих краев. С 1823 года стали именовать этот «огород» Ботаническим садом. В огромных залах-теплицах Ботанического сада росли десятки тысяч редких растений. Здесь студенты-медики и студенты «по фармацевтической части» изучали лекарственные растения.

С середины 1830-х годов популярностью у столичного общества пользовались искусственные минеральные воды, заведение которых располагалось на Черной речке.

Смертность от болезней среди петербургского населения увеличивалась во много раз во время «моровых поветрий» — эпидемий. Самой гибельной в пушкинское время стала холерная эпидемия 1831 года, унесшая в считанные дни, даже по официальным, заниженным, данным, до 10 тысяч человек, «преимущественно из простого народа».

Не находя защиты от свирепой болезни и не понимая причин ее внезапного распространения, простой народ считал виновниками своих несчастий господ и «начальство». Холерная эпидемия послужила для массы петербургских простолюдинов поводом открыто выразить свою ненависть к власть имущим.

В июньские дни 1831 года Петербург впервые увидел на своих площадях и улицах стихийное народное возмущение.

Среди автобиографических заметок Пушкина есть такая: «В конце 1826 года я часто видался с одним дерптским студентом… Он много знал, чему научаются в университетах… Его занимали такие предметы, о которых я и не помышлял. Однажды, играя со мною в шахматы и дав конем мат моему королю и королеве, он мне сказал при том: cholera-morbus подошла к нашим границам и через пять лет будет у нас. О холере имел я довольно темное понятие… Я стал его расспрашивать. Студент объяснил мне, что холера есть поветрие, что в Индии она поразила не только людей и животных, но и самые растения, что она желтой полосою стелется вверх по течению рек, что, по мнению некоторых, она зарождается от гнилых плодов и прочее — все, чему после мы успели наслышаться. Таким образом, в далеком уезде Псковской губернии молодой студент и ваш покорнейший слуга, вероятно одни во всей России, беседовали о бедствии, которое через пять лет сделалось мыслию всей Европы».

В 1829 году холера появилась в России сразу в двух местах: в пограничной со Средней Азией Оренбургской губернии и пограничной с Персией — Астраханской. Оттуда распространилась она по всей стране. Осенью 1830 года достигла Средней России и самой Москвы.

Пытаясь задержать дальнейшее распространение заразы, на заставах строили карантины. В них все проезжающие, будь то отдельные лица или обозы с товарами, должны были подвергаться «карантинному очищению». Но, как и повсюду в империи, здесь властвовали произвол, злоупотребления, лихоимство. За соответствующую мзду пребывание в карантине сокращалось с 14 дней до нескольких часов.

Летом 1831 года страшная азиатская гостья вступила в северную столицу.

Первые случаи заболевания холерой были отмечены в Петербурге 14 июня. Очевидец событий А. В. Никитенко 19 июня записал в своем дневнике: «Наконец холера, со всеми своими ужасами, явилась и в Петербурге. Повсюду берутся строгие меры предосторожности. Город в тоске. Почти все сообщения прерваны. Люди выходят из домов только по крайней необходимости или по должности».

Город являл собой страшное зрелище. По пустынным, безмолвным, улицам катились зловещие холерные возки. На мостовой и тротуарах лежали трупы, которые еще не успели убрать. На кладбище везли и везли гробы.

Вскоре царь распорядился, чтобы «умершие холерою впредь были хоронимы не днем, а по ночам» и в особых местах. «Памятны эти ночи петербургским старожилам! — вспоминал современник. — При красном мерцающем свете смоляных факелов, с одиннадцати часов вечера тянулись по улицам целые обозы, нагруженные гробами, без духовенства, без провожающих, тянулись за городскую черту на страшные, отчужденные, опальные кладбища».

В день умирало по 600 человек. Министерство внутренних дел издало нелепое, малополезное «Наставление к распознанию признаков холеры и лечению». В «Наставлении» запрещалось предаваться гневу, страху, унынию, беспокойству духа и вообще сильному движению страстей. Запрещалось вскоре после сна выходить на воздух, а если это было необходимо, то рекомендовалось одеваться теплее и непременно обуваться. Запрещалось выходить из дому не омывши всего тела или, по крайней мере, рук, висков и за ушами «раствором хлористой соды или извести, а за недостатком оных, чистым уксусом или простым вином с деревянным чистым маслом». Запрещалось селиться в жилищах тесных и нечистых. Последнее было совсем невыполнимо для простого народа, в частности для тысяч пришедших в город оброчных мужиков.