Михаил Гордин - Пушкинский век

Газеты были полны самых восторженных описаний как парадных зал, так и самого праздника. «Большая танцевальная зала, окруженная белыми мраморными колоннами, вокруг которых извивались гирлянды свеч, представляла прекраснейшее зрелище. В углублении ее, насупротив главного входа и оркестра, устроена была из редких растений и цветов беседка для седалища ее величества государыни императрицы. По стенам шли крытые бархатом скамьи для дам. Но верх и торжество благородного вкуса и великолепия представляли комнаты, приготовленные для туалета государыни… Государыня изволила открыть бал польским с г. Губернским предводителем дворянства… Общее веселие, возбуждаемое звуками радости и торжества, соединило всех присутствующих как бы в единое семейство… Во втором часу августейшие посетители приглашены были к ужину… Русское хлебосольство отличилось. Лучшие в столице артисты по части гастрономии споспешествовали удовлетворению изящного вкуса посетителей… На противоположном берегу Фонтанки горела великолепная иллюминация… По Фонтанке разъезжали иллюминированные разноцветными фонарями шлюпки, с которых песенники купца В. Г. Жукова наполняли воздух радостными излияниями русских сердец… Вообще праздник, данный санкт-петербургским дворянством, отличавшийся великолепием, изяществом, роскошью, изобилием, веселостью и примерным порядком, не имел себе на нашем веку подобного в здешней столице».

Кто-то из столичных рисовальщиков запечатлел виды танцевальной залы, новой залы для ужина и других. Рисунки литографировали. «Коллекция видов сих» продавалась «во всех известнейших книжных лавках и магазинах, в особенности у А. Ф. Смирдина».

Дом Д. Л. Нарышкина на набережной Фонтанки близ Невского проспекта (крайний справа). Литография. 1820-е гг.

Можно смело утверждать, что никакие затеи в тогдашней жизни столицы не требовали для своей подготовки таких средств и усилий, такой массы людей в Петербурге и вне его, как постоянные увеселения и церемонии при дворе.

Огромная и сложная организация, именовавшаяся царским двором, являлась непременной принадлежностью Петербурга. Многолюдство и пышность двора должны были подчеркивать богатство и величие владельцев Зимнего дворца.

Высший привилегированный штат императорского двора состоял более чем из 400 человек, и, кроме того, царскую фамилию и ее дворцы обслуживали тысячи людей различных званий и профессий. Был свой двор у императрицы — 300 человек и у наследника — 11. Были свои штаты у великих князей и княгинь.

Содержание придворного штата и дворцовой челяди обходилось в колоссальные суммы. Но это не смущало ни Александра, ни Николая. «Петербург занят преобразованием в костюме фрейлин и придворных дам, — сообщает современник в ноябре 1833 года. — Придумали новый, как говорят, национальный костюм, который эти дамы будут обязаны носить в дни больших выходов при дворе. Это нечто вроде офранцуженного сарафана, из бархата зеленого цвета — для статс-дам и пунцового — для фрейлин». Хотя фрейлины и статс-дамы принадлежали ко двору царицы, мысль о введении дамских мундиров несомненно принадлежала самому Николаю Павловичу. Затея обернулась новыми, весьма значительными тратами. «Осуждают очень дамские мундиры — бархатные, шитые золотом, — особенно в настоящее время, бедное и бедственное», — записал в дневнике Пушкин.

Для Петербурга 1830-х годов чрезвычайно характерна та огромная роль, которую царь отводил своему двору. При скудности русской государственной жизни Николай придавал дворцовым церемониям, приемам, праздникам вид важнейших событий.

Танцевальная зала. Литография. 1830-е гг.

Четырнадцатого декабря, в годовщину подавления восстания 1825 года и своего вступления на престол, Николай I ежегодно давал бал. В записках графа М. А. Корфа рассказывается об этом так: «Со времени восшествия 14-го декабря 1825 г. император Николай неизменно праздновал их годовщину, считая всегда это число днем истинного своего восшествия на престол. Все лица, принимавшие прямое или косвенное участие в подвигах достопамятного дня, были собираемы ко Двору, где или в малой церкви Зимнего дворца, или в церкви Аничкова совершалось благодарственное молебствие, при котором, после обыкновенного многолетия, были возглашаемы сперва вечная память „рабу божию Михаилу (Милорадовичу) и всем, в день сей за веру, царя и отечества убиенным“, а в заключение многолетие „храброму всероссийскому воинству“. Затем все присутствующие допускались к руке императрицы и целовались с государем, как в светлый праздник. Много лет сряду государь приезжал еще в этот день в Конногвардейский и Преображенский полки, которые, как известно, прибыли первыми на площадь для защиты правого дела… В прежнее время в это число бывал всегда маленький бал в Аничковом дворце».

Грандиозный бал устраивали в Зимнем дворце под Рождество. Нередко великолепием двора старались поразить воображение влиятельных иностранцев.

Вот что рассказывает о бале, устроенном в Зимнем дворце в честь турецкого посла, К. Я. Булгаков в письме к брату в декабре 1833 года: «Какой великолепный был бал в большой зале! Турки глаза растаращили… Посол танцевал польского с императрицей, ужинал за ее столом с австрийским послом… Бал начался в 9 часов и с ужином продолжался до двух… Давно я не видел двор столь блистательным».

Костюмированный бал в Зимнем дворце. Литография. 1830-е гг.

На этом бале в качестве зрительницы присутствовала Надежда Осиповна Пушкина.

Тринадцатого февраля 1834 года Надежда Осиповна сообщала дочери: «Александра сделали камер-юнкером, не спросив на то его согласия, это была нечаянность, от которой он не может опомниться. Никогда он того не желал. Его жена теперь на всех балах, она была в Аничковом».

Придворное звание обязывало Пушкина являться в Зимний и Аничков дворцы, надев ненавистный ему камер-юнкерский мундир. «6-го бал придворный (приватный маскарад). Двор в мундирах времен Павла I-го. Граф Панин (товарищ министра) одет дитятей. Бобринский — Брызгаловым (каштеляном Михайловского замка; полуумный старик, щеголяющий в шутовском своем мундире, в сопровождении двух калек-сыновей, одетых скоморохами. Замеч. для потомства). Государь — полковником Измайловского полка, etc. В городе шум, находят это все неприличным». Это строки из дневника Пушкина в январе 1835 года.