Михаил Гордин - Пушкинский век

Немецкое училище существовало при церкви Св. Екатерины на Васильевском острове. Стараниями заводчика Кестнера немецкая школа и сиротский приют появились при лютеранской церкви Св. Анны, что стояла на Кирочной улице. Самой большой в Петербурге лютеранской церковью был собор Св. Петра на Невском проспекте. Собор гордился монументальным Распятием работы Карла Брюллова и еще несколькими написанными им образами.

Помимо трех приходских лютеранских церквей, в Петербурге имелся еще и евангелическо-реформатский приход при Общей немецкой и французской церкви в Большой Конюшенной улице. Как явствует из документов, в середине 1830-х годов немцев-прихожан здесь числилось около двух тысяч — все больше купцы, учителя, врачи, ремесленники.

Искусство, трудолюбие и добропорядочность немецких мастеровых и ученых людей были чрезвычайно важны для нарождавшейся российской цивилизации. Однако простой народ немцев не любил, как не любил и самой цивилизации. И не разделял умиления просвещенных бытописателей насчет отличительных черт природного характера петербургского немца — бережливости и аккуратности и относительно того, что в квартирке небогатого мастерового царят чистота и уют, что во всем заметен строгий порядок; что, наконец, немец остается скромен в забавах, умерен в веселии и, «даже оскорбленный наглостью русского, бранится на немецком или другом диалекте».

Панорама Невского проспекта. Литография П. Иванова по рисунку В. Садовникова. 1835 г. Фрагмент.

С начала XVIII века в руках немцев традиционно находились некоторые отрасли петербургской мелкой промышленности. Так, например, им принадлежали во множестве петербургские пекарни.

В немецких булочных существовали цеховые порядки, обычаи и обряды, вывезенные из Германии. Учеников здесь посвящали в тайны мастерства чрезвычайно долго и основательно — учили 4–5 лет. Ученик не получал платы, но находился на полном иждивении хозяина. По окончании курса наук ученик получал диплом ремесленной управы на звание подмастерья. Особая цеховая управа ведала делами подмастерьев. Под ее надзором находились общежития для подмастерьев, именовавшиеся «собрания», или «герберге». В уставе петербургского иностранного пекарского цеха говорилось, что иностранные и русские подданные должны иметь отдельные общежития, но при найме на работу различие в подданстве роли не играло. Квартиры-пристанища представляли собою своего рода дома отдыха для пекарей: работавшие подмастерья жили при булочных. Труд хлебника был весьма утомителен, даже самые выносливые не выдерживали беспрерывного стояния у раскаленной печи, поэтому, проработав две недели — на языке булочников это называлось «фирцентаг», — подмастерье получал право отдохнуть в герберге. Каждым общежитием подмастерьев управлял кругстаг, то есть общее собрание, выбиравшее старосту — брегес-фатера. Общее собрание созывали раз в два месяца, приходили и работающие булочники. Здесь торжественно принимали в члены собрания новых подмастерьев. Председательствующий в таких случаях троекратно ударял по столу пятигранным серебряным жезлом. Новичок пил вино из большого серебряного, вызолоченного кубка и подносил его всем присутствовавшим: совершавшие это братское возлияние из кругового кубка пили «на брудершафт»…

Панорама Невского проспекта. Литография П. Иванова по рисунку В. Садовникова. 1835 г. Фрагмент.

Помимо ремесленного цеха, официально именовавшегося Немецко-булочным, среди петербургских русских цехов был еще и Немецко-скорняжный. Почти все петербургские аптекари в то время были немцами, как и большинство столичных лекарей. Не случайно поэтому первое петербургское общество врачей основали немцы. Общество возникло в 1819 году и называлось оно Deutsche Arztliche Verein.

Следует заметить при этом, что в тогдашнем Петербурге жители официально никак не разделялись по этническим или расовым признакам. П. А. Вяземский рассказывает, что один из придворных служителей, желая получить прибавку к пенсии, просил отставить его, «не в пример прочим, арапом». То есть понятие «арап» означало в этом обиходе не национальность, а должность.

Происхождение не имело значения. Зато обращали внимание на вероисповедание.

Свои собственные протестантские церкви имели в Петербурге шведы, голландцы, финны.

Поляки, итальянцы, испанцы, португальцы и большинство французов посещали католические храмы — Св. Станислава в Коломне, Св. Иоанна Иерусалимского в Пажеском корпусе (тут по праздникам молились преимущественно дипломаты). Самой старой и красивой была католическая церковь Великомученицы Екатерины на Невском проспекте. Всякий, кто входил сюда, мог, помимо прочего, поклониться бренным останкам покоившегося здесь последнего польского короля Станислава-Августа Понятовского, а также праху прославленного генерала французской революции Жана Виктора Моро.

Друг молодости императрицы Екатерины II, посаженный на польский престол русскими войсками, красавец Понятовский русскими же войсками был с престола свергнут, когда поневоле поддержал конфедератов во главе с Костюшкой. После взятия Варшавы императрица Екатерина распорядилась отправить своего давнишнего поклонника в ссылку в Гродно, а год спустя его заставили подписать отречение от престола. Благоволивший ко всем, кого притесняла его мать, император Павел I переселил Понятовского в Петербург, и здесь, окруженный роскошью и почетом, бывший король доживал свои дни. На его пышных похоронах царь сам командовал войсками, сопровождавшими до могилы низложенного монарха.

Не менее драматичной была судьба генерала Моро, чье надгробие в петербургской церкви столь же разительно напоминало о решающем российском участии в тогдашних европейских делах, как и могила опального короля. Вступивший в 1790 году волонтером в революционный отряд, молодой Моро вскоре обнаружил незаурядные воинские таланты. В 1794 году он уже командовал Северной армией Французской республики, в 1796 году — Рейнской армией. В 1799 году в Италии генерал Моро потерпел поражение от Суворова при реке Адда и при Нови. Однако вскоре он наголову разбил австрийцев при Гогенлинде. Его популярность в народе почти равнялась популярности Бонапарта. И потому Моро не признал притязаний Наполеона на единоличную власть. Генерал вышел в отставку, а в 1804 году был арестован за причастность к заговору роялистов, намеревавшихся убить новоявленного французского владыку. Моро был осужден на два года тюрьмы, но вскоре помилован Наполеоном, после чего эмигрировал в Соединенные Штаты. В разгар заграничного похода, в 1813 году, император Александр I пригласил Моро вернуться в Европу, и тот, переплыв океан, сделался советником при штабе коалиции, с которой некогда столь отважно дрался. В Дрезденском сражении генерал получил смертельную рану. Ни в империи Наполеона, ни в королевстве Бурбонов ему не было места ни живому ни мертвому. И тело доблестного генерала Великой революции принял город изгнанников, переселенцев, пришельцев — странноприимный Петербург.