Михаил Гордин - Пушкинский век

Извозчики обычно были крепостными, приходившими в город на заработки, чтобы добыть денег на оброк. Один из таких извозчиков в начале 1820-х годов рассказывал другу Пушкина декабристу Н. И. Тургеневу, что «принадлежит графу Петру Разумовскому, деревня в Рембовском [Ораниенбаумском] уезде, что крестьяне в сей деревне платят по 32 рубля с ревизской души, что прежде они платили гораздо менее, но что недавно Разумовский увеличил оброк». Так было в 1820-е годы, а несколько позднее размер оброка петербургского извозчика достиг 100 рублей, «не считая паспортных денег и податей».

Явившись в Петербург, будущий извозчик первым делом выправлял в полицейской конторе адресов билет и номер, который обязан был всегда иметь при себе. Жестяной номер вешали на спину, чтобы седок его видел и мог запомнить. В случае, если извозчик не потрафил седоку, вел себя «дерзко», рекомендовалось с виноватым своеручно не управляться, а заявить в полицию, указав номер, — там «тотчас удовлетворят».

В билете кроме номера, имени и фамилии указывалась часть города, где проживал извозчик. Обычно это была Московская часть, Ямская слобода возле Лиговского канала. Постоянные жители Ямской слободы еще с петровских времен обязаны были «править гоньбу» — выставлять для казенных надобностей по три лошади с ревизской души. Некоторые ямщики, разбогатев, держали извозчичьи дворы. От них работали извозчики, не имевшие ни собственных лошадей, ни экипажей.

Извозчики в Петербурге стоили дорого. За проезд от Аничкова моста на Невском проспекте до дома Клокачева в конце Фонтанки Пушкин платил 80 копеек — дневной заработок мелкого чиновника.

Но вот в марте 1830 года «Северная пчела» сообщила, что с лета текущего года в Петербурге появляются «городские кареты», известные в Париже под названием omnibus, для доставления небогатой, то есть многочисленной, части публики, средства за небольшую плату посещать загородные места, для освобождения оной от монополии летних извозчиков, которые тогда именно набавляют цену за перевоз, когда большей части публики настает в этом надобность.

На Невском проспекте за Аничковым мостом, в доме купца Миняева открылась контора омнибусов. Омнибусы ходили по трем маршрутам: от Казанского моста к Крестовскому острову через Каменноостровский мост; от Казанского моста к Старой Деревне через Каменноостровский, Строгановский и Чернореченский мосты, вдоль Новой Деревни; от Думы до конца Новой Деревни, по Большому проспекту Петербургской стороны на Карповский и Каменноостровский мосты. Отходили омнибусы в 9 часов утра, в 11, 2, 4, 6 часов дня и в 9 часов вечера. Сверх того отвозили желающих в Каменноостровский театр и на Крестовский и Елагин острова в праздничные дни.

Извозчичья биржа. Литография А. Орловского. 1820-е гг.

Омнибусы представляли собою большие кареты, запряженные четверкой лошадей. Впереди сидел кучер, сзади, снаружи, на особом сиденье, кондуктор с трубой. Карета разделена была на две половины. В каждой помещалось по шесть человек, сидящих по три в ряд лицом друг к другу. Такое же количество пассажиров помещалось на империале — на крыше кареты, где стояли скамьи; туда поднимались по откидной лесенке. Отправлялся омнибус по сигналу кондуктора.

Открытие омнибусного сообщения вызвало у петербуржцев большой интерес. В первый день возле Думы собралась толпа народа, чтобы поглазеть на новшество. Места в омнибусе брали с бою.

Привилегированная часть публики, люди богатые, не пользовались ни извозчиками, ни омнибусами. Они ездили в собственном экипаже, на собственных лошадях, щеголяя друг перед другом красотой лошадей, экипажа и упряжи. За хорошую породистую лошадь платили от тысячи до четырех тысяч рублей.

Петербургские каретные мастера придерживались в своей работе «английского вкуса», соединяя солидность и прочность с удобством и легкостью. Быстрая езда (в Петербурге ездили очень быстро), большие расстояния и булыжная мостовая требовали от экипажей особой прочности. Известные каретные мастера, такие как Иохим, наживали капиталы.

В сараях столичных богачей стояли экипажи на все случаи жизни — от легких дрожек и саней до больших дорожных карет. В таких каретах выезжали не только с кучером, но и с форейтором на правой «выносной» паре лошадей и с лакеями на запятках. Кучера с окладистой бородой, в красивых кафтанах, облегающих сверху и широких книзу, перетянутых кушаками с «персидским узором», в высокой шляпе с загнутыми полями, ловко управлялись с четырьмя крестообразно схваченными плетеными вожжами. Форейторы (их выбирали из красивых крепостных мальчиков) в таком же наряде, как кучера, сидя в высоком седле, управляя поводьями передней парой, звонко кричали прохожим:

— Пади! Пади! Вправо держи!

Как в «Онегине»:

Кучера принадлежали к привилегированным слугам. Лейб-кучер императора был известной персоной. В 1822 году на заседании совета Академии художеств президент А. Н. Оленин внес предложение избрать в почетные любители графа Аракчеева, графа Гурьева и графа Кочубея, как людей особо близких к государю. На это вице-президент Академии А. Ф. Лабзин возразил, что если считают нужным выбрать этих трех лиц за их близость к государю, то он предлагает в почетные любители Илью Байкова, который не только близок к государю, но даже сидит впереди него — Илья Байков был лейб-кучером Александра I. За эту дерзость Лабзина вскоре выслали из Петербурга в дальнюю глухую деревню.

Господин и извозчик. Гравюра из ежемесячного издания «Волшебный фонарь». 1817 г.

От царского кучера в самом деле порою зависело больше, чем от министра. Случалось, что его подкупали богатым подарком, чтобы он в нужном месте придержал лошадей — тогда проситель мог кинуться на колени и подать царю прошение.

Когда Александра I хоронили в Петропавловском соборе, церемониймейстеры про Илью Байкова забыли и назначили в траурную процессию других кучеров. Илья сам явился к начальству и заявил:

— Я его при жизни возил, отвезу и в последний раз.

И верного кучера уважили, разрешили править царским катафалком.

На картине Г. Г. Чернецова «Парад на Царицыном лугу» запечатлен в ряду прочих исторических лиц лейб-кучер Числов, возивший императора Николая I…

Специальное придворное Конюшенное ведомство ведало многочисленными дворцовыми лошадьми и экипажами. Огромное здание ведомства, построенное В. П. Стасовым в 1817–1823 годах, боковым фасадом было обращено к набережной Мойки. Здесь располагались конюшни и экипажные сараи, а также Конюшенная контора, квартиры чиновников, помещения для кучеров и конюхов, седельные и шорные мастерские, сеновалы и склады овса.