Михаил Гордин - Пушкинский век

В те дни (вторник и пятница), когда выставку посещали по пригласительным билетам «особы первых сословий», простой люд сюда не пускали.

Выставку расположили в нескольких залах. В самом большом, двухъярусном, с галереей, поместили громоздкие, тяжелые экспонаты: машины, экипажи, башенные часы, изделия чугунные, медные и стальные, а также сахар, ковры, клеенки и т. п. На галерее вокруг зала разложили шерстяные, бумажные и полотняные ткани, писчую бумагу, обои. Здесь же стояли мебель и музыкальные инструменты. В шести меньших залах были выставлены шелка, парча, бархат, ленты, вышитые вещи, стеклянная и фарфоровая посуда, бронза, хрусталь, люстры, часы, изделия из золота, серебра и платины.

При изделиях каждой фабрики имелась особая надпись. Например: «Свинцовые белила фабрики С. П. б. купца Степана Усова, в С.-Петербурге». На каждом предмете висел ярлык с номером и указанием цены.

В залах дежурили чиновники Департамента мануфактур и внутренней торговли и несколько таможенных служащих, наблюдавших за порядком. Тут же было много заводчиков и фабрикантов, которые отвечали на вопросы посетителей, объясняли способы изготовления своих изделий, выслушивали замечания.

По поводу замечаний посетителей «Северная пчела» писала, что ни одна поэма Пушкина не была так «расщипана» критиками, как разобраны были дамами качество, достоинство и недостатки шелков и других тканей, лент, шляпок, выставленных в Бирже.

Качество многих товаров было превосходно. Рассказывали, будто комиссионер, представлявший в Петербурге одну из заграничных фирм, торгующих «мануфактурными товарами», осмотрев выставку, сказал: «Мне теперь нечего более у вас делать. Придется воротиться домой и ездить на охоту». По постановлению Мануфактурного совета владельцам фабрик и заводов, а также «мастерам и художникам», представившим на выставку изделия, признанные лучшими, были выданы награды — большие и малые золотые и серебряные медали, денежные премии. А особо отличившимся присваивали звания мануфактур-советников и награждали медалями на орденских лентах. Среди прочих награды получили: «петербургский Крез» — отец приятеля Пушкина камергер Всеволожский — «за усовершенствование разных изделий из железа», петербургский фабрикант Битенпаж — «за отличные ситцы и набивку по шелковой материи». Их удостоили большой золотой медали. Петербургский каретный мастер Иохим удостоился «за ландодер отличной работы» малой золотой медали. Серебряную большую медаль получил придворный механик Гамбс за свою знаменитую мебель. Звание мануфактур-советников получили петербургские фабриканты Сазонов и Казолет «за отличную выделку канатов и по важности предмета сего в российской торговле». Медаль на Анненской ленте дана была петербургскому фабриканту Бинару «за отличное изделие гладких шелковых материй, равняющихся с лионскими». Много награжденных было среди петербургских мастеров.

Надо сказать, что на всех фабриках, владельцы которых удостоились наград, работали русские рабочие. А на шелковой фабрике Бинара и мастера были тоже русские.

В середине 1810-х годов в Петербурге насчитывалось 8102 казенных (кавалерийских, обозных, пожарных, почтовых), 7519 обывательских (верховых, выездных, тяжеловозов) и 2476 извозчичьих лошадей. В среднем по одной лошади на каждые пятнадцать жителей.

В редком номере газеты «Санкт-Петербургские ведомости» не было объявлений вроде следующих: «Продается пара крепких белых каретных лошадей»; «Продаются четыре каретные пестрые лошади. Пара темно-гнедых и пара саврасых»; «Продается несколько лошадей лучшей породы, в числе коих и рысак».

Несколько раз в неделю поблизости от Невского проспекта, не доходя Лавры, на Конной площади производился торг лошадьми. Здесь можно было купить и прекрасного рысака, и искусно «подновленную» барышником полуживую клячу.

По улицам столицы скакали верховые, неслись украшенные гербами кареты, щегольские коляски и дрожки, английские возки с зонтиками, дормезы, кабриолеты, фаэтоны, линейки, таратайки. И по тем же улицам бок о бок с ними катились тяжело груженные телеги и фуры. Даже на парадном Невском проспекте каретам то и дело преграждали путь возы с сеном, мешками, дровами. Зимой повсюду скрипели сани. Часто кузовы карет тоже ставили на полозья.

Движение в центре города было настолько оживленным, что рассеянный пешеход рисковал попасть под колеса кареты или под копыта лошади. Кучера «остерегали» зазевавшихся пешеходов громким криком, а тех, кто победнее, — кнутом:

А вот какое уличное происшествие изображено в неоконченном романе Лермонтова «Княгиня Лиговская», действие которого разворачивается в Петербурге 1833 года: «Спустясь с Вознесенского моста и собираясь поворотить направо по канаве, вдруг слышит он крик: „берегись, пади!“ — прямо на него летел гнедой рысак; из-за кучера мелькал белый султан и развевался воротник серой шинели. Едва он успел поднять глаза, уже одна оглобля была против его груди, и пар, вылетавший клубами из ноздрей бегуна, обдал его лицо; машинально он ухватился руками за оглоблю и в тот же миг сильным порывом лошади был отброшен несколько шагов в сторону на тротуар… раздалось кругом: „задавил, задавил“, извозчики погнались за нарушителем порядка, — но белый султан только мелькнул у них перед глазами и был таков». Рысак богача — гвардейского офицера едва не задавил бедного чиновника.

Говоря о том, какие удобства предоставляет пешеходу Петербург с его широкими улицами, гранитными набережными, плиточными тротуарами, посыпанными песком, автор «Панорамы Санкт-Петербурга» в то же время остерегает своих читателей: «Будьте только осторожны сами, и сердитая лошадь не сомнет вас под ногами, экипаж богача не раздавит вас и не забрызгает грязью».

Французский аббат Жоржель, посетивший русскую столицу в начале прошлого века, утверждал, что «извозчичьи экипажи в Санкт-Петербурге гораздо многочисленнее, чем в самых больших городах Европы, улицы заставлены ими».

Бесчисленные извозчики — «ваньки» — в синих поддевках и высоких шапках были не менее характерными фигурами для петербургской улицы, чем вездесущие торговцы вразнос. Они терпеливо дожидались седоков на каждом углу и, завидев по-господски одетого прохожего, дружно кричали: «Барин! Куда изволите? Прикажите подавать!» Только специальных стоянок — бирж — насчитывалось в городе более трехсот.