Джон Робертс - Мировая история

Разногласия внутри Гоминьдана относительно стратегии борьбы удалось ликвидировать, когда генерал Чан, убедившийся в своем непререкаемом авторитете среди подчиненных, направил их усилия на разгром левых фракций и ячеек Китайской коммунистической партии в городах. Исполнение такой задачи в 1927 году сопровождалось большим кровопролитием в Шанхае и Нанкине, свидетелями которого стали военнослужащие европейских и американских контингентов, присланных в Китай на защиту западных концессий. Деятельность КПК попала под запрет, однако ее сотрудничество с Гоминьданом продолжалось в различных областях на протяжении еще нескольких месяцев по большому счету из-за нежелания советского правительства рвать отношения с Чан Кайши. При этом созрели все условия для разгона китайских коммунистов в городах без особых на то усилий; представители Коминтерна в Китае, впрочем, как и во всех остальных странах, близоруко преследовали цели, считавшиеся якобы отвечавшими советским интересам, преломляемым через зеркало догматического марксизма. Для Сталина эти интересы в первую очередь связывались с его внутренней политикой; во внешней политике он искал в Китае кого-то, кто мог бы противостоять британцам, то есть крупнейшей на тот момент империалистической державе. И свой выбор руководитель советского государства остановил на Гоминьдане. Его выбор полностью отвечал теории марксизма-ленинизма; согласно марксистской традиции пролетарской революции должна была предшествовать революция буржуазно-демократическая. Только после окончательной и не вызывающей ни малейшего сомнения победы Гоминьдана из КПК отозвали всех советников, командированных туда из СССР. Китайским коммунистам пришлось отказаться от открытой политики, чтобы перейти на положение подрывной, подпольной организации, основу которой составляли немногочисленные сельские партийные ячейки, пережившие резню, устроенную Чан Кайши.

Советская помощь китайским националистам принесла большую пользу, а вот китайским коммунистам она впрок не пошла. Но в довесок гоминьдановцам достались серьезные проблемы, и к тому же они остались с гражданской войной на руках в то время, когда их революции требовалось удовлетворить требованиям масс, иначе она была обречена на поражение. Даже представители правого крыла Гоминьдана не избежали раскола, и вина за него лежала не на одном Чан Кайши, хотя лично он пытался вести себя как настоящий европейский диктатор. Из-за возникших внутренних разногласий ему стало гораздо сложнее принять окончательное решение милитаристской проблемы. К тому же произошло ослабление фронта борьбы с иностранным врагом, что представлялось делом куда более серьезным. Враждебный нажим со стороны Японии продолжился в 1920-х годах после временного ослабления напряженности и возвращения Циндао Китаю.

Ситуация внутри Японии претерпевала изменения самым серьезным образом. Когда в 1920-х годах закончился связанный с войной экономический подъем, наступили трудные времена и последовало усиление напряжения в обществе, а ведь до мирового экономического спада дело еще не дошло. К 1931 году остановилась половина фабрик и заводов Японии; крах европейских колониальных рынков и предохранение всего остававшегося от них новыми тарифными барьерами возымели сокрушительное воздействие с падением объема вывоза японских промышленных товаров за рубеж на две трети. Теперь крайнюю важность для Японии приобрели экспортные отдушины, сохранившиеся на Азиатском материке. Любые реальные и мнимые угрозы их закрытия вызывали у японцев острое раздражение. Положение японского крестьянина тоже пошатнулось, миллионы земледельцев стали банкротами или обнищали до такой степени, что ради физического выживания решились на продажу своих дочерей в проститутки. Не заставили себя ждать серьезные политические последствия, причем выражавшиеся не столько в обострении классовой вражды, сколько в усилении националистического экстремизма. Силы, которым предстояло влиться в движение крайнего национализма, на протяжении длительного времени отвлекались на борьбу с «неравноправными соглашениями». Этим заблудшим массам требовался новый выход дурной энергии, и суровая действительность функционирования промышленного капитализма во времена делового спада обеспечивала свежую подпитку враждебного отношения к Европе.

Такого рода обстоятельства представлялись благоприятными для новой японской агрессии в Азии. Европейские колониальные державы откровенно перешли к обороне, если только не готовили всеобщее отступление по всем фронтам. Голландцы в 1920-х годах погрязли в восстаниях на Яве и Суматре, французы в 1930 году получили массовый подъем сопротивления со стороны вьетнамцев; и там, и там колонизаторам досталась зловещая новинка в виде помощи коммунистов мятежникам-националистам. Британцы в Индии подобных трудностей по большому счету избежали. Однако, притом что кое-кто из англичан все еще не готов был смириться с мыслью о переходе Индии на самоуправление, к тому времени такая цель объявлялась задачей британской внешней политики. В Китае британцы в 1920-х годах уже не скрывали, что им вполне хватит спокойного сосуществования с националистическим движением, оценить которое по достоинству им было сложно, и не слишком позорного ущерба репутации. Их политика на восточноазиатском направлении после экономического краха, после которого терялся смысл натравливания американцев на Японию, выглядела совсем беспомощной. Наконец, Советская держава тоже внешне утратила былую напористость после не совсем удачной попытки влиять на ход событий в Китае. Китайские националисты, наоборот, добились заметных успехов, сохранили наступательный порыв, и все поверили в то, что они составляют угрозу ставшему привычным японскому присутствию в Маньчжурии в качестве хозяев. Все эти факторы учитывались в оценках, проведенных японскими государственными деятелями на фоне углубления делового спада.

Решающим театром военных действий японские аналитики назначили Маньчжурию. Она досталась японцам в полное распоряжение в 1905 году. Туда полились щедрые японские инвестиции. Сначала китайцы шли на всевозможные уступки, но в 1920-х годах усомнились во всем происходящем, а открыть глаза им помогли советники из СССР, увидевшие опасность, исходившую от японцев, продвигавших свои интересы к границе Внутренней Монголии. В 1929 году китайцы фактически вступили в спор с властями Советского Союза по поводу распоряжения железной дорогой, пролегавшей по территории Маньчжурии и служившей прямым путем до Владивостока. Но тогдашний конфликт мог произвести на японцев впечатление с точки зрения появления утраченной было живости Китайской державы; националисты из Гоминьдана утверждались на территориях былой империи. В 1928 году случился вооруженный конфликт, когда японцы попытались предотвратить в Северном Китае действия солдат Гоминьдана против диктаторов-милитаристов, которым в Токио оказывали покровительство как собственным марионеткам. Кроме того, японское правительство не располагало однозначным контролем ситуации на месте. Фактическая власть в Маньчжурии принадлежала командующему японскими войсками на ее территории, и, когда в 1931 году военные организовали провокацию под Шеньяном, которую тут же использовали в качестве предлога для обретения контроля над всей провинцией, те в Токио, кто хотел обуздать их аппетиты, сделать этого не могли.