Пантелеймон Кулиш - История воссоединения Руси. Том 3 [вычитано, современная орфография]

Матер. для Ист. Восс. P. т. I, докум. XIII.

См. том I, стр. 298 и 306.

Это имя мы русские стали писать и пишем до сих пор с польского голоса, как имя Болобана, (Балабан) Потея (Поцей) и многих других, тогда как в актах русских людей, писавших даже по-польски, находим начертание Sopiha, и только в актах природных поляков — Sapieha.

Говорится о Димитрии самозванце

До нас дошла только угроза могилёвских мещан, но какие именно демонстрации против унии делались православными в означенных местах, мы не знаем. Что касается до бунта могилёвских мещан против унии, то он окончился сиденьем зачинщиков в тюрьме и окупом у предержащих властей, как это видно из следующих слов «киевских обывателей», приписавшихся к войску Сагайдачнаго: «у Могилёве килька мещан за веру на горло посажено, от которых пан канцлер Литовский шесть тысячей червонных хочет, если хотят быти вольными, а иншых ведь и выличити трудно всюды». (Археогр. Сб. I. 265).

Декрет подписан королём в Варшаве 1619 года марта 22, за скрепою Льва Сопеги, литовского канцлера.

Это значение признавала за ним и православная шляхта, вступавшаяся за русскую церковь. В её супликации к сенату сказано: «Do króla J. М. pana naszego M. poważną przyczyną swoią serio za nami włożyć się raczcie, aby nas przy tey wiary wolności praesentaciey sachomać raczył, którą za szczęśliwym swym na te państwo nastąpieniem w cerkwi naszey Ruskiey, ktorey iest na ten czas panem po P. Bogu у obrońcą, zastał». (Докум. Ист. Западнор. Края, 238).

См. том I, стр. 208.

«Мы такие то (говорит Шкрипт), хотячи справ и поступков наших памятку зоставити», и т. д.

Но не из сёл: в сёлах оппозиции не было.

Сие название соединил впервые с именем князя Константина-Василия Острожского сочинитель панегирического посвящения Петру Могиле изданного во Львове в 1630 году «Октопха сиречь Осмогласинка».

О Гербурте Щенсном Кальнофонский упоминает в своей Тератургиме (стр. 172), и нам следует принять его отзыв к сведению: «Napisał niedawno pożyły у wysokiey nauki, mądrości, vwagi у doskonałey w starożytności pzesiwiałey wiadomości Szczęsny Herbnrt, w owym Krakowskim po rokoszowey porażce zasadzony gmachu:

Śpiewa słowik na topoli,

A przecie go w sercu holi:

Śpiewa więzień okowany,

Licząc w swoim ciele rany...

Здесь разумеется понизовье Белорусское, примыкавшее к Днепру, а не украинское, лежавшее ниже Черкасс и Кременчуга.

См. том II, стр. 215.

Удерживаю то произношение этого слова, которое введено в русскую литературу первыми переводчиками Вальтера Скотта.

Об основании Самарского монастыря сохранилась следующая легенда, записанная архиепископом Гавриилом (правившим 20 лет епархией Екатеринославской, Херсонской и Таврической). Она характеризует казацкую приверженность к церкви.

«Среди дикого дубового леса, каким точно и теперь окружается Самарский монастырь, поселились, якобы, откуда-то взявшись, два отшельника, иеромонахи будто бы: несколько времени они никому не были известны; однако ж наконец в глуши леса нашли их из запорожцев некоторые, разбоями занимавшиеся, кои, по их укрывательству между каменьями при Днепре, и назывались каменниками. Каменники сии всемерно охраняли отшельников; и, сделав им келью, приносили и пищу. Но отшельники, узнав беззаконный промысел благодетелей своих, вздумали и все способы изыскивали было уйти от них; однако ж не могли. Ибо каменники, думая, что, ради молитв отшельников, удобно могут они в беззакониях своих от Бога получать себе прощение, их от себя никак не отпущали и строго за ними подсматривали. В последствии времени каменники командою кошевых запорожских атаманов, переловлены и истреблены, а отшельники на местах своих остались неподвижны и спокойны». (Очерк Повествования о Новоросс. Крае Г. А. Т. и К. Тверь, 1857, стр. 9, нум. 2.)

Стр. 223 и 271.

В Львовской Летописи Межигорский монастырь назван казацким под 1630 годом.

Сохранилось ходатайство вписавшихся в казацкое войско «киевских обывателей» об употреблении казаков (в 1621 году) на застращание жолнёров, разорявших своими стоянками монастырских подданных; о расположении казацкого войска к милостыне на церковь Божию и о допущении в него священников, по примеру иноверных войск. Об этом последнем пункте читаем следующие замечательные слова: «Пильная того потреба, если ся христианами зовемо и если по смерти вечного живота водлуг веры нашея чекаемо, иж в забавах наших военных завше смерть перед очима маемо, через которую альбо до неба, альбо до пекла достатися прийдеть, — прикладом разное и вонтиливое веры войск, которые завше полно духовных межи собою у войску для всякое смертельное пригоды мают, чому бы и нам, покинувши ногайские ворожки [же поп на всякую потребу нещасливый], положивши на Бога надею, для исповеди и для причастя завше своих попов, людей духовных и богобойных, у войску не мети»? (Археогр. Сб. I, 255.)

Современный Кунцевичу фанатик папизма, император Фердинанд II, в 1621 году казнил чехов, восставших за свободу вероисповедания, в 1622 году, в день годовщины сожжения Гуса, 6 июня, запер все некатолические церкви в Чехии, а в 1623 году объявил лишение всех гражданских прав и изгнание из государства всех, кто не примет католического исповедания. С 1623 по 1636 год из Чехии выселилось 36.000 семейств, гонимых за веру.

Археогр. Сборник, II, 30.

Письмо Льва Сопеги к Рутскому от 9 февраля 1621 года.

Польское общество заменяло тогда отсутствие газет летучими брошюрами, под названием новин. В 1621 году появилась в Кракове такого рода книжечка под заглавием: «Nowiny ponowione, Gniazdo, w którym się Tumulty Niezgody lęgą. Rozmowy świeże o Nowinach z Ukrainy, z Węgier i z Turek.» В ней мы читаем о казаках: «Bardzo się byli poczęli gniewać o zburzenie cerkwi Nalewaykowey (т. e. православной) w Wilnie i chcieli swoim rebellizować, ale ich ieden pan ubłagał i kontentował. Tak iedni są w woysku koronnem z hetmanem swym Saydacznym, a drudzy z Serebmym obrócili się na morze ku burzeniu tureckich galer. Ciż z Saydacznego obozu teraz dwu carzykow tatarskich poimali, których podobno dadzą w okup, ąlbo za odmianę na inszych przednieyszych więźniów, którzy są v pogan».

См. том I, стр. 294.

Иов Борецкий, в своей грамоте одному из новых братств, называет прибежанами братчиков, которые искали у него прибежища от унии.

Через три месяца по прибытии Смотрицкого в Витебск, мещане уладили дело с шляхтичем Стабровским, который, для большей защиты мещан, не нанял им свой дом, а в качестве ревнителя отеческой веры, как бы совместно с ними устроил в нём молельню. Язык письменного акта показывает, что пан Стабровский давно уже принадлежал к обществу польскому.

«Я Ян Стабровский ознаймуе тым квитем моим, иж кгды вси церкви нашое старожитнои релеи грецкой и монастыри и церков Светое Софеи, у замку в месте Полоцке будучне, архиепископ Іосафат, сам оборотившися внову веру унию, неслушне и кгвалтем их у нас зафытил, а ижбы хвала бозка у нас релеи грецкой землян и мещан воеводства полоцкого никгды неуставала, дом его милости пана ерекго (Юрия) стабровскего, пана брата мекго, кторы есть вместе полопким над рекою двиною належонцы до маетности пола за ужитем их милости панов приятелов земян воеводства полоцкого, панов брати моих и мещан некоторых в нашей старожитной релей грецкой под послушенством константинополского патриархи до часу слушного на отправоване набоженства ведлут нашее светое релеи кгрецкое, а для лепшей невности и дал есмь тен мой квит запись спод печатю моею и сподписем руки моее, также сподписом их милостя панов брати моих. Писан уполоцку десятого Юня роктисеча шестьсот двадцать первого. Ян Стабровский рукою своею. Прошоны печентар Петр Корсак. Прошоны печентар Севастян Селицкий. Прошоны печентар Ян Селява рукою своею».