Пантелеймон Кулиш - История воссоединения Руси. Том 3 [вычитано, современная орфография]

Князь Острожский выразил своё нравственное бессилие в тот важный момент интимным письмом к Христофору Радивилу. (См. прилож. ко ІІ-му т. Ист. Восс. Руси, стр. 439). Особенно выразительны следующие слова ero: «Śmiałbym о to misernie prosić i wiernie radzić, żebyś W. M. natenczas gdzie niepodaleku być raczył w imionach, swych».

В начале 1622 года Кунцевич писал к Рутскому: «Осьм хлопов або десять тилько то броят: шляхты немаш жадное. Ездили або ходили до некоторых герштиков шляхты полоцкое, лист справивши до короля его милости, и упросили их, же ся подписали попившися, чого напотом жаловали и сами не ведали, до чого ся подписовали, яко потом самы вызнали». (Автограф находится в архиве Св. Синода, в отд. б. униатских митрополитов; записан в прибавительной описи под № 13-м 1622 г.)

Об этих последних свидетельствует Пётр Могила.

В «Дневнике последнего Похода Батория на Россию» (стр. 28) записано объяснение Батория перед полотской шляхтой. Он говорил: że uie dla tego Iesuiti zakłada, aby ich wolność miał łamać, ale żeby in religione Christiana et politioribus moribus insituerentur, na ktorei to educatiey iuventutis, iako należy wiele, nietylko Polska zna, ale wszitek swiath. Przipominał tu o obyczaiach у życiu sprosnem tych kraiow ludzi, iako neque humanitatem neque politiem nie maią et'fere belluinam vitam agunt. По словам Батория, jus patronatus, или право располагать церквами, принадлежало ему, как завоевателю края. Впрочем он отказывался от этого права по отношению к тем церквям и церковным имуществам, на которые русская шляхта представляла ему фундации предков своих.

В 1599 году, через десять лет, по переходе своём из евангелического исповедания в католичество, он дал подтвердительную запись иерейскому монастырю на несколько сёл, гарантируя православие этого монастыря в будущности тем, чтобы «игумены черейские были от всих чернцев меж ними ж самими згодне обраны и за поданием моим и потомков моих водлуг закону греческого установлены». Без сомнения, акт фундации был составлен с участием самой братии; но чем дальше развивалась в юго-западной Руси работа католичества под видом унии, тем труднее било черейской братии сохранить единогласие, и весьма может быть, что сама она большинством адептов папизма (как это постоянно устраивалось иезуитами) ходатайствовала у своего патрона о передаче монастыря в униатское ведомство.

В 1624 году князь Христофор Радивил, намереваясь основать в Слуцке латинские школы с преподаванием в них и «русских наук», просил Иова Борецкого прислать к нему учёного и трезвого человека. Иов Борецкий отвечал: «Zaiste tu [iuż citra ambages moich uczonych miłych bez grzechu musi się veritas] rzecz rara foeuix in mumio, drogi diament między kamiefimi y złoto między kruszi cami, rarior y droższy z obiema [z nauką, y trzeźwością] cnotam-człowiek między nami, iż [mie aż y nader wstyd że siła kusząc się] y przy samem boku swoiem, krom iednego prostaczka, wychowanca swego, ud narodu uczonych dla spraw sądowych nie mogę ,miećżadnego».(Apxeoгp. Сб. VII, 82.) Вспомним здесь также, что Иоанн Вишенский должен был прежде всего отражать нападки светских щёголей на монашеское пьянство. Оно было пороком большинства. Против него не в силах был ничего предпринять ни Иов Борецкий, ни его современник, преподобный Иов Железо, почаевский игумен.

Политиками в то время назывались в Польше новаторы, радикалы и толерантные люди, неприятные таким ревностным католикам, как Скарга и Бирковский, отзывающиеся о них с негодованием. В таком же смысле следует понимать и отзыв Кунцевича о политике. На его языке это слово значило примирение, уступчивость.

См. в І-м томе Матер. для Ист. Восс. Р. «Боркулабовскую хронику» под 1601 годом. Очевидец казацкого зверства, описав его, говорит: «Все люди плакали, глядя на это, и молились Богу сотворителю, чтоб этих своевольников истребил на веки». См. также жалобу могилёвск. правосл. духовенства на казаков в «Белор. Арх.» І, 73.

Занимающиеся историей знают, у кого из наших историков эти самые данные сопоставлены совершенно в противоположном смысле. Вопрос о казацком элементе в судьбах южнорусского народа до такой степени затемнён любителями его истории, что даже писатели, не симпатизирующие казачеству, видят его в социальной среде не на истинном его месте.

См. в Х-м т. «Истории России» Сол. по 2-му изд. стр. 321.

Напротив Успенской церкви.

На третий день, когда народное волнение утихло, тело Кунцевича было вытащено, по приказанию замкового каштеляна и, по освидетельствовании законным порядком, отвезено водой в Полотск, где и погребено в Софийском соборе. По ходатайству короля и униатского духовенства, папа причислил Иосафата Кунцевича к лику мучеников римской церкви. Гроб с набальзамированным телом его был вынут из склепа и поставлен в церкви, где и находился до вступления в древний Полтеск русичей царя Алексея Михайловича. Когда они приближались к городу, тогдашний архиепископ, Антоний Селява, бежал из него со всем униатским духовенством и увёз с собой гроб Иосафата. Сперва этот гроб оставлен был в местечке Жировцах, потом перенесён в город Замостье. Преемник Селявы, униатский митрополит и полотский архиепископ Гавриил Коленда, опять перевёз гроб Иосафата в Полотск, по возвращении сего города Польше, и сам переселился сюда на жительство. Впрочем гроб Иоасафата (как оказалось после) был пуст, тело его неизвестно куда девалось во время многолетнего странствования. Впоследствии, по правой стороне новосозданной архиепископом Гребницким Софийской церкви, устроен был особый придел во имя Иоасафата. В нём на престоле помещена была бронзовая гробница с серебряными украшениями, а сверху её образ Иоасафата. Базилиянские монахи распускали в народе молву, будто бы в этой гробнице лежали мощи Иоасафата, и хотя ежегодно, в день праздника его, выносили эту гробницу на средину церкви для поклонения, но никогда не вскрывали, поэтому мощей Иоасафатовых никому не случалось видеть. После недавнего воссоединения униатов с православной церковью, рака эта перенесена была в ризницу и вскрыта в присутствии многих свидетелей, но, кроме клока волос и некоторых принадлежавших Иосафату архиерейских облачений, не оказалось в ней никаких мощей.

Юлиан Бартошевич, Hist. Liter. Polskiej.

Бирковский говорил: «I nie godneż woyska nasze tego (т. e. божественной кары), w których wiele było niewiast wszetecznyh, cudzo-łożnych, z żołnierzem postronnym, ale i z swoim? Co miały niewiasty w obozie czynić? Jaki pośmiech ponosimy dla tey zbrodni od Turków i Tatarów, między którymy rzymska ona karność po te czasy się znayduie,. iż żaney niewiasty na woynę z sobą nie biorą. Jakoż i teraz żadney nie mieli, oprocz branek nędznych z Rusi, których Tatarowie nagnałi, iako bydła do taborow tureckich na przeday»!

У Петра Василевича была ссора с Кунцевичем ещё в 1621 году за то, что Василевич похоронил своего внука без священника у приходской церкви, а Кунцевич велел униатскому попу вынуть мёртвое тело из земли и отпеть. Василевич не допустил униата напутствовать своего внука на тот свет и похоронил его в другой раз неотпетым. (Архогр. Сб. I, 163.)