Чайна Мьевилль - Октябрь [litres]

В качестве предупреждения остальной армии власти не просто наказали, но и унизили 1-й пулеметный полк, разоружив его и заставив так пройти парадом на глазах гражданского населения. Крупская была свидетелем этой сцены. «Когда они вели под уздцы своих лошадей, в их глазах горела такая ненависть, столько ее было в их медленном марше, что было ясно: невозможно было изобрести более глупого метода наказания», – конечно, если целью правительства был социальный мир.

Даже теперь некоторые радикалы из Петроградского комитета, встретившись в Выборгском районе, хотели продолжать борьбу. Во второй половине дня Лацис с несколькими товарищами пробрался по враждебному городу на завод Рено. Там его ожидал Ленин, скрывавшийся в будке сторожа.

Лацис воодушевленно изложил доводы за созыв всеобщей забастовки.

Со скепсисом и гневом Ленин изложил ему печальную истину. Он настаивал на необходимости оценить масштабы неудачи, понять природу конъюнктуры. Отругав Лациса как непослушного ребенка, Ленин самостоятельно написал призыв вернуться к работе, не доверив эту задачу Петроградскому комитету.

Тем вечером в небольшой выборгской квартире Зиновьев, Каменев, Сталин, Ленин и Подвойский взвешивали ситуацию. Эсеры и меньшевики, заявил Ленин, ясно показали, что они не возьмут власть даже на блюдце: они предпочтут уступить ее буржуазии. Лозунг «Вся власть Советам!», таким образом, устарел. Взамен пришло настаивать в императивном, хоть и громоздком, стиле: «Вся власть рабочему классу во главе с его революционной партией – большевиков-коммунистов!».

В данный момент, впрочем, положение большевиков не позволяло им требовать чего-либо. Самым важным вопросом была безопасность: в ту же ночь кабинет министров выписал ордеры на арест всех «организаторов беспорядков», включая Ленина, Зиновьева, Каменева, Коллонтай и Луначарского. Троцкий с характерным для него блестящим высокомерием вскоре потребует добавить его в этот список, и правительство удовлетворит его просьбу.

Еще и вечером 7 июля, когда трамваи уже были поставлены на рельсы и огни их колебались в отражениях на Неве, в городе были слышны выстрелы. Стрельба в Выборгском районе, внезапный залп у Васильевского острова, стаккато какого-то автоматического оружия. Тайные пути вились на вершинах Петрограда, в мире крыш над дворами, секретные чердачные тропы. «Вероятно, негодяи опять стреляют с крыш», – писал Гарольд Уильямс в «Дейли кроникл». Он знал, что выстрелы, которые он слышал, раздавались в результате зачисток. Красных и повстанцев в лучшем случае разоружали.

Некоторые большевики из списка разыскиваемых действовали открыто, провоцируя правительство взять их. Другие добровольно сдались. Первоначально Ленин решил предстать перед открытым судом. От этой идеи его отговорили несколько товарищей, включая сестру Марию, чувствовавших, что железная реакция в столице может быть для него слишком опасна. Потому он остался на нелегальном положении. Его решение было противоречиво: Каменев и прочие были обеспокоены тем, что так он может выглядеть виновным во вмененном ему шпионаже.

Ленин менял дома товарищей. Сначала он вселился в квартиру некой Маргариты Фофановой, затем – на верхний этаж дома № 17 по Рождественской улице, к семье Аллилуевых. Пытаясь слиться с толпой, он сбрил свою легендарную бороду, одел рабочую куртку и непривлекательную шляпу. 9 июля, все еще находясь в розыске, он полностью покинул Петроград.

То был первый из серии крайне рискованных побегов.

Поздно ночью Ленин и Зиновьев отправились на Приморский вокзал, чтобы встретиться с товарищем Емельяновым, рабочим с оружейного завода. Пробираясь среди обыкновенных запозднившихся пьянчуг и не обращая внимания на хмельные песни, они успели к последнему поезду, отходившему в 2 часа ночи. Сев на ступеньки последнего вагона ехавшего в прохладной ночи поезда, они взялись за поручни. В напряжении они готовы были спрыгнуть в любой момент, броситься в темноту, если только кто-нибудь узнает их и назовет по имени. Они решили: какова бы ни была скорость поезда, рискованнее будет остаться в нем. Лучше прыгнуть. Но до Разлива, родной деревни Емельянова неподалеку от города, они добрались без происшествий.

Там несколько дней они провели в его сарае, но когда полицейские поиски расширились и на эту зону, беглецы через подлесок перебрались в шалаш на пустынном юго-восточном берегу озера Разлив. Зиновьев и Ленин переоделись в финских крестьян, образ которых завершил стог сена близ их грубого жилища. Они переждали те дни. Там, используя один пень в качестве стола, а другой – в качестве стула, Ленин скрывался от людских глаз, страдал от безжалостных комаров и дождя и писал.

Июльские события оставили осадок. Уровень преступности в Петрограде продолжал расти. Но после июльского полувосстания произошел скачок убийств определенного вида – мрачный социальный симптом: убийства на почве политики. Раздраженные перебранки того времени внезапно перерастали в драки и даже вооруженные стычки. После Февраля политические споры были ожесточенны и буйны. Теперь они стали смертельно опасны.

Противостояние проявлялось всюду, иногда в отвратительной форме. Необычные угрозы. Страницы «Петроградского листка» содержали странное предупреждение против уличного самосуда – ультиматум и жестокое предложение от самих старомодных преступников. Они больше не будут ограничиваться грабежом, сказал представитель этих злодеев, но будут «убивать любого, кого встретят в темном переулке». Грабеж будет прелюдией убийства. «Ворвавшись в дом, мы будем не просто красть, но убивать любого, даже детей, и не прекратим нашу кровавую месть, пока не закончатся акты насилия со стороны толпы».

Казалось, что катастрофа Июльских дней отбросила большевиков на годы назад. Стеклов был арестован. Власти провели обыск в доме сестры Ленина Анны Елизаровой. 9 июля схватили Каменева. В последние дни месяца Луначарский и Троцкий присоединились ко множеству большевистских лидеров и простых активистов в Крестах, где надзиратели натравливали преступников на «германских шпионов».

Тем не менее политические узники находили время, место и условия для того, чтобы писать и спорить. Некоторые умеренно левые газеты – «Известия», «Воля народа», «Голос солдата» – все еще воздерживались от комментариев относительно обвинений в шпионаже. Даже кадетское издание «Речь» осторожно заявило, что большевики остаются невиновными, пока не доказано обратное. Разумеется, это не помешало ему поддержать требования правых меньшевиков и эсеров об усилении карательных мер против партии. Не считая таких примеров умолчания, Ленин обвинялся во всех российских СМИ. 11 июля, когда он попытался отвергнуть обвинения в тексте, отправленном в газету Горького «Новая жизнь», вой был оглушительным.