Александр Багаев - Презумпция лжи

СОМНЕНИЯ же относительно истинных намерений автора появляются вот почему. Процитировав сталинское обращение к немецким товарищам, Безыменский чуть дальше написал:

Подробная документация по этому малоизвестному «эпизоду» до сих пор лежит в секретном архиве Политбюро ЦК РКП(б)… а также в других фондах при делах Политбюро. Сегодня они читаются как некий фантастический роман..

Посчитать такое развитие событий «фантастическим» мог кто угодно, но только не опытный публицист и даже историк со стажем: Безыменский наверняка Устав III Коминтерна читал и с организационной спецификой на этапе его становления был знаком; не мог он поэтому не понимать, что фантастичным этот эпизод может выглядеть только на стоп-кадре, а историки со стоп-кадрами, как известно, не работают в силу специфики своей профессии.

Далее. Глава в книге Безыменского, из которой взяты предыдущие цитаты, совсем короткая. Написана она с единственной целью — продемонстрировать, что заключение пакта о ненападении с Гитлером в августе 1939 г. имело в рамках сталинской стратегии свои исторические корни. Вот как эта мысль в главе в заключение сформулирована:

Как бы он (Сталин) впоследствии ни старался отречься от всего «Зиновьевского», психологический феномен « deja vu » sic! («я это уже видел») заставляет констатировать: в дни 1939 года, когда Сталин и Молотов вдруг заговорили об историческом значении советско-германского союза и выгодности их экономического и военного сотрудничества, так и хочется воскликнуть: мы это уже «проходили» у Зиновьева!

Здесь опять всё — формально — так и было: Сталин с Молотовым в 1939 г. проговаривали что-то, по содержанию похожее на их же речи пятнадцатилетней давности. Но и здесь точно так же невозможно предположить, что историк может не знать об эволюции, свершившейся за прошедшие 15 лет и поменявшей государственный менталитет Сталина с Молотовым на прямо противоположный. Ведь поставить хоть какой знак равенства между «зиновьевскими» тезисами 1923 г. и «сталинскими» постулатами 1939 г., воскликнуть «Мы это уже проходили!» можно, только если действительно вычеркнуть полностью из памяти случившееся развитие ситуации в период 1927–1937 гг.

В 1923 г. Сталин печатал своё обращение в газете немецких коммунистов и участвовал в написании зиновьевских тезисов, ещё как дисциплинированный рядовой член международной команды убеждённых профессиональных революционеров-интернационалистов, [152]которые только что зафиксировали в России первое вступительное достижение в своей программе мирового масштаба и приготовились к следующему, уже гораздо более важному этапу — в Германии. В 1939 г. Сталин произносил свои речи уже как авторитарный лидер СССР и безжалостный палач той самой международной команды революционеров-интернационалистов. Уже год прошёл с того момента, как он завершил окончательное потопление движения их российских соратников в крови, а его новая «программа» хоть и сохраняла прежнее мировое название, давно уже была переформатирована для построения социализма в масштабе «одного отдельно взятого» СССР.

В 1923 г. соратники-интернационалисты в России и Германии готовились к рождению в сердце Европы их вне-национальной всемирной «международной советской республики» на благо их всеобщего совместного процветания, якобы под руководством их авангарда — немецкого пролетариата. В 1939 г. два непримиримых национально-социалистических противника заключали выгодное им обоим в тот момент конъюнктурное перемирие, чтобы лучше приготовиться к тотальной войне, в которой выжить должен был только кто-то один из двух.

В 1923 г. Сталин и его единомышленники уже не верили в тактику , принятую руководством Коминтерна, [153]но ещё неукоснительно подчинялись партийной дисциплине и воле большинства во имя его интернационалистской стратегии . В 1939 г. или — точнее — в 1938-м Сталин и его «команда» внутри страны окончательно одержали верх в борьбе, которую они уже открыто провозгласили и начали в 1927-м против всех, кто в 1923-м составляли или поддерживали интернационалистское большинство. В 1939 г. у победителей внутри России и национальный состав, и стратегия, и тактика были уже совершенно иными, и с первоначальным Коминтерном, с его интернациональной армией пламенных борцов образца 1923 года они ничего общего, кроме названия, не имели.

В ЭТОМ конкретном смысле мне и представляется, что там, где речь идёт об агентах Коминтерна середины 1930-х гг., говорить сегодня без запинки о «советских шпионах» могут либо люди со, скажем так, очевидно непристальным взглядом на Историю, либо серьёзные специалисты, но тогда уже сосредоточенные не на исторической правде, а на чём-то другом.

Все разведслужбы и агентурные сети, которые сегодня чаще всего скопом именуются «советскими», и особенно агентура, которая подчинялась не советским спецслужбам, а только ОМС, [154]— все они одинаково пострадали от радикальной эволюции «сталинских» стратегии и тактики в период 1920–1938 гт., и участь их в России — после середины 1930-х гг. — постигла та же, что и выпавшая на долю их руководящего интернационалистского братства.

Если этого не учитывать, серьёзная путаница в рассказе о них сразу становится неизбежной.

Судя по их собственным воспоминаниям, многие, но отнюдь не все агенты периода 1920 1930-х гг. нередко выполняли задания сразу двух, а то и всех трёх перечисленных служб (ИНО, РУ и ОМС). Кроме того, на момент начала «чисток» в середине 1930-х гг. ИНО и РУ, а также их агентуры вообще были временно объединены (что, возможно, и объясняет неуверенность Гая Лидделла при квалифицировании агентурной принадлежности Марты Лекутр и Станисласа Шиманчика). А, скажем, австрийский агент ОМС Арнольд Дейч, которого называют кто как, но чаще всего неверно (резидентом, нелегалом, агентом, сотрудником НКВД), и которому иногда приписывают вербовку в Англии не просто всей «кембриджской пятёрки», а и ещё какого-то невообразимо большого числа других агентов, в СССР до 1937 г. никогда не жил и до 1938 г. даже не был его гражданином (в анкете он сам себя определял, как «еврей» и «австриец»). На службе в НКВД Дейч поэтому до 1938 г. вообще не состоял, поскольку, как иностранный гражданин, состоять не мог. Он и числился официально, в документах кадровиков коммиссариата, как положено, «внештатным секретным сотрудником» (неофициально обычно используется сокращённая форма — « сек. сот »), В связи с чем забавная деталь: в 1938 г., когда Дейч впервые застрял на какой-то срок в Москве, во внутренней переписке руководства НКВД проскользнуло обсуждение вопроса, надо ли платить за уроки русского языка, которые он от нечего делать начал брать. Постановили: пусть платит за себя сам.