Александр Багаев - Презумпция лжи

___________________

Из-за чего и образуется некая странная категория ущербных исторических фигур: это те, кого вполне демократическим путём временно или навсегда, добровольно или насильно лишили возможности — даже, наверное, права — оставить после себя обычную, то есть полную и честную, публичную биографию.

Такой посмертный произвол в силу его очевидной несправедливости печален сам по себе. Но не только; он затрагивает и всех нас вместе взятых. Ведь если права на биографию одновременно лишится (хоть добровольно, хоть принудительно) какое-то критическое число участников какого-то исторического события, то из-за перехода количества в качество произойдёт точно такое же поражение в правах уже самого события. И в результате в Истории появится даже ещё более странная категория: событие без права на биографию.

НАС уже довольно давно приучили считать, что так злодейски калечили — переписывали, замалчивали — Историю только в СССР, в нацистской Германии, в странах с «тоталитарным режимом», и не мне оспаривать сие предположение. Но поделиться личным опытом внимательного чтения о судьбах людей и событий я могу. И поделиться своим возникшим в результате такого чтения впечатлением, что манипулирование Историей это явление всё-таки гораздо более глобальное, я тоже могу.

Начну с трёх простых, но выразительных примеров.

ВОТ казус совсем простой, по-детски прозрачный и потому даже в чём-то милый и смешной. Нашёл я его в мемуарах, которые уже в эмиграции написал Георгий Александрович Соломон-Исецкий, друг со студенческих лет и близкий соратник Леонида Красина. (В истории СССР Г. Соломон-Исецкий известен, как «первый невозвращенец»: он бежал с советской службы в Лондоне и поселился в Бельгии в 1923 г.)

После октября 1917 года Соломон и Красин, не будучи сами ни преданными членами Партии, ни тем более ленинцами, первые несколько недель как бы выжидали и присматривались. И потом — решились. Соломон так и начинает свою книгу воспоминаний с объяснения, почему они «вместе с моим покойным другом Красиным, решили пойти на советскую службу при всем нашем критическом отношении к ней…» А дальше уже следует привлекший моё внимание рассказ.

Поздняя осень 1917 года. Соломон в раздумьях и сомнениях сидит без дела в Стокгольме. (Теперь цитирую; курсив мой):

Слухи из России приходили путанные и тёмные, почему я в начале декабря решил лично повидать всё, что там творится и, взяв у Воровского визу, поехал в Петербург. Случайно с тем же поездом в Петербург же ехал директор стокгольмского банка Ашберг [67] Olof Aschberg ( 1877–1960 ), совладелец и руководитель Ниа-банка ( Nya Banken ), в революционные годы активно сотрудничавшего с российскими большевиками, позднее — с Рабпомом ( Internationale Arbeiterhilte , IAH — Международная рабочая помощь, Рабпом) и другими пропагандистскими структурами Коминтерна под руководством Вилли Мюнценберга. .

Этот случайный попутчик коротал с Соломоном время в пути следующим образом (курсив мой):

…стремясь ковать железо, пока горячо, (Ашберг) вёз с собой целый проект организации кооперативного банка в России. Он познакомил меня доро́гой с этим проектом . Идея казалась мне весьма целесообразной для данного момента, о котором я мог судить лишь по газетным сведениям.

БОГ с ним, с этим забавным шведским банкиром, который ночью в поезде подробно излагает случайному попутчику, с обстановкой знакомому только по газетам, свой конкретный план создания банка на паях с российскими пролетарскими революционерами. Важно учесть другое.

Все ведущие державы официально отказывались признавать большевистское правительство России и иметь с ним дело до тех пор, пока оно не пересмотрит свой отказ платить по дореволюционным долгам и займам. Держатели царских долгов от своих правительств этого требовали очень жёстко (например, так называемый «Русский займ» во Франции а это львиная доля царского долга — держал чуть ли не весь французский средний класс). Тем не менее в высших финансовых и предпринимательских кругах вести дела с большевиками все хотели. Но большевики не просто отказались платить по царским обязательствам, а ещё и установили правительственную монополию на всю российскую внешнюю торговлю, и получалось, что торговать в богатой ресурсами России можно было только с правительством, признавать которое избиратели строжайше запрещали.

____________________

Техника тогдашних международных правительственных займов, в том числе «Русского», была такова, что крупные банки всего лишь обеспечивали выпуск и продажу облигаций «инвесторам» и получали за это хорошую комиссию. Выкупали же облигации (которые во Франции, например, назывались rentesили «рентами») и таким образом реально отдавали свои живые деньги в долг России отнюдь не банкиры, а вот эти самые прославленные Лениным «рантье», они же — средний класс, они же — наиболее активные избиратели, основа тогдашнего электората. Отсюда и полярность позиций по отношению к большевистскому дефолту: из-за него многие десятки и сотни тысяч безликих избирателей-рантье — «народ» или «толпа» — теряли всё, а несколько дюжин самых крупных и влиятельных в правительстве банкиров — «элита» — ничего.

____________________

Вот, чтобы обойти этот временно непреодолимый электоральный запрет на межправительственные связи, и шёл в заинтересованных кругах разговор о том, как бы создать в России параллельно официальным госучреждениям кооперативную — вроде бы частную — структуру специально для ведения внешней торговли. Леонид Красин был в этом деле не только главный закопёрщик, но ещё и самый упорный сторонник и проводник идеи, что над создаваемым «кооперативом» следовало сохранять строго засекреченный тотальный государственный контроль: Ленин с Красиным не спорил и в целом его поддерживал (а вот Сталин, как ни сгранно, тогда выступал против госмонополии и даже пытался Красину с Лениным оппонировать). В результате первые официальные советские внешнеторговые контракты заключил в Европе Центросоюз — вновь созданная кооперативная, но всё равно с монопольным в советском государстве положением организация.

Примерно на таких же началах и с той же целью Улоф Ашберг и намеревался учредить на паях с большевиками якобы кооперативный, а на деле монопольный квази-государственный внешнеторговый банк. Тем смешнее слушать, будто он этот свой строго секретный и к тому же с технической точки зрения достаточно сложный план взялся излагать в деталях случайному попутчику, просто так от нечего делать, коротая время в пути.