Александр Багаев - Презумпция лжи

Мы тепло распрощались с Лениным…

— Изумительный человек, — сказал г. Ротштейн. — Но было неосторожно с его стороны…

У меня не было настроения разговаривать… Но г. Ротштейн не умолкал.

Он все уговаривал меня не упоминать г. Вандерлипу об этом проекте русско-американского сближения, хотя я с самого начала заверил его, что достаточно уважаю сдержанность г. Вандерлипа, чтобы нарушить ее каким-нибудь неосторожным словом.

Уэллс в последствии утверждал, что данное г. Ротштейну слово сдержал и с г. Вандерлипом ничего обсуждать не стал.

Но зато сразу по возвращении домой в Лондон сначала в газетном сериале, а потом уже в вышедшей отдельно своей книге в «Заключении» написал, изложив предварительно «свои основные соображения о положении в России» (из них вот те два, что имеют отношение к моему примеру):

— Крушение цивилизации в России и замена ее крестьянским варварством на долгие годы отрежет Европу от богатых недр России… Страны Запада вряд ли могут обойтись без этих товаров… Единственное правительство, которое может сейчас предотвратить такой окончательный крах России, — это теперешнее большевистское правительство, при условии, что Америка и западные державы окажут ему помощь.

и

— …частным лицам и фирмам нечего и думать о торговле с Россией…существует только один путь — создать какой-нибудь национальный, а еще лучше международный трест. Такой трест, который представлял бы одно или несколько государств и даже был бы номинально связан с Лигой Наций, мог бы иметь дело с большевистским правительством на равных началах… По своей общей структуре он должен походить на один из тех крупных закупочнораспределительных трестов, которые сыграли такую важную роль в жизни европейских государств во время мировой войны. Этот трест имел бы дело с отдельными промышленниками (на Западе. — А.Б.), а большевистское правительство, со своей стороны, имело бы дело с населением России… Только по такому пути может развиваться торговля капиталистического государства с коммунистическим.

После этого предпоследним абзацем — заключительным аккордом — итогом всей книги — следует (курсив мой):

Соединенные Штаты Америки — единственная держава, которая может взять на себя роль такого спасителя… Вот почему дело, которое замыслил предприимчивый и не лишенный воображения г. Вандерлип, представляется мне весьма знаменательным.

Значит, дело, «которое замыслил предприимчивый и не лишенный воображения г. Вандерлип», Уэллсу всё-таки хорошо знакомо? И зачем же он сам себя и свою утайку так бесхитростно разоблачил? Непонятно. Но зато ясно, что свои якобы путевые заметки он написал вовсе не под впечатлением от России во мгле и не поддавшись чарам кремлёвского мечтателя, а в поддержку и для рекламы «дела г. Вандерлипа».

Причём сам Герберт Уэллс в первые годы XX века числился одним из лидеров фабианских социалистов, а в конце жизни даже демонстративно, не скрываясь, поддержал, в том числе финансово, английских коммунистов. И, значит, стремился иметь (и имел) среди современников «левую», социалистическую репутацию. А памфлет, тем не менее, написал в поддержку «дела г. Вандерлипа», в котором за основу взята идея монопольного капиталистического торгово-закупочного треста мирового масштаба классического империалистического предприятия. [72] Точно так же парадоксально славились своими «прогрессивными», «социалистическими» взглядами и упоминавшиеся выше близкие друзья Энтони Бланта: барон Виктор Ротшильд и его вторая супруга, племянница Беатрисы Вэбб Тереза «Тесс» Ротшильд. Зато в свете сказанного уже не такими парадоксальными представляются доверительные дружеские отношения, долгие годы связывавшие «социалиста» Уэллса и махрового «антикоммуниста» Черчилля.

Сам же Уэллс подтвердил правомерность такого «социал-империалистического» подозрения в его адрес. Как рассказал другой автор по другому поводу, Уэллс, став председателем международного ПЕН-клуба, приезжал в 1934 г. в Москву и даже встречался со Сталиным, пытаясь заручиться его поддержкой и разрешением привлечь в ПЕН-клуб советских писателей. Но из этой затеи ничего не вышло. Сталин идею воспринял с большим недоверием. И точно так же к ней отнеслись сами советские писатели, собравшиеся чествовать Уэллса на даче у Горького (переводчика слов Уэллса, использованных в форме цитаты, автор — Нина Берберова — не указала; курсив мой):

…собрались писатели, молодые и старые, и приехал даже старый его друг Литвинов с женой… Все единодушно ответили Уэллсу, что русская литература должна находиться под политическим контролем, что иначе невозможно, и Уэллс почувствовал, что и хозяин, и гости ищут за его словами какую-то империалистическую интригу: «Я был тем капиталистическим пауком, который плетет свою сеть.».

ПОТОМУ-ТО, может быть, не удивительно, что выдающийся и почти легендарный старый большевик-ленинец Максим Максимович Литвинов, как утверждает его биограф Зиновий Шейнис, в отличие от своего старого друга Уэллса даже после выхода на пенсию всё по-прежнему категорически отказывался что бы то ни было мемуарного типа сочинять. Иногда говорил, что «не привык писать». Иногда — что «не время писать воспоминания». Но вот какому-то неназванному очень близкому другу вроде бы признался гораздо более откровенно: «Утром пишу, вечером рву».

Вполне вероятно, что именно так у него дело и обстояло. Возможно, он всё искал способ, да к сожалению так и не придумал, как рассказать о своей жизни, не привирая по-детски наивно (как Соломон), и не вывернув наизнанку, не погубив (как Уэллс) свою историческую репутацию настоящего «социал-демократа» и «коммуниста». А то, что любой рассказ о прошлом Максима Литвинова, начиная с его самых простых и самых, вроде бы, невинных деталей, чреват самыми серьёзными «заблуждениями», видно даже на примере только что упомянутой его биографии, которую — уж казалось бы — её советский автор (З.С. Шейнис) должен был писать с предельной осмотрительностью.

Вот Шейнис повествует, как 20 января 1918 г. в лондонской газете «Уикли диспетч» [73] Weekly Dispatch (в 1928 г. переименован в Sunday Dispatch ) — в описываемое время крупнейший в Великобритании еженедельник для воскресного чтения. появилась статья журналистки Марион Райян «Литвиновы у себя дома». На тот момент Литвинов только-только стал чем-то вроде полпреда тогда ещё загадочной Советской республики, британскому обывателю не терпелось, конечно же, узнать подробности, а супруга Литвинова — Айви — была к тому же англичанка, так что интервью с ней для английской светской хроники получалось самое подходящее.