Валерий Байдин - Древнерусское предхристианство

Значимость чинов погребения основывались на восприятии обрядов предыдущих эпох, как всё менее достойных. У почитателей небесного света вызывало отвращение предание умершего «в жертву» медведице- куме , заменившей первобытную «мать рода», или погребение его тела в «чреве земли» под насыпным курганом. Пережитками отвергнутых верований считались захоронения в крытых ямах-могилах, уподобленных берлогам. Им на смену пришли обряды сплавления умерших по рекам «на небо» и «погребения в огне» – наиболее поздний и почётный, зародившийся в лоне солнечной религии.

После перехода протославян к древнему единобожию – почитанию небесного света в образе свето-огненного Сварога, высшей посмертной целью рождённых от света сварожичей, стало освобождение души от телесных уз, превращение в свет и достижение сияющего ирия. Кратчайший путь к обители бессмертных начинался в священном огне. На месте погребения дрова складывали невысокой горкой – в виде костра (так до наших дней называется высокая округлая дровяная поленница). Скрывая умершего от глаз, над ним шатром составляли брёвна, обкладывали соломой и хворостом. Связь древнерусского шатóръ с обрядовой защитой подтверждается его родством с праславянским * ščitъ «щит, защита, навес», с древнерусскими шáта «верхнее платье, плащ» и цáта «оклад иконы», а также с персидском čatr «заслон, палатка», с древнеиндийским cháttram «заслон», с немецким schattieren «затемнять». [184]

«Огненное погребение» сопровождалось захоронением оставшегося праха в глиняных сосудах. Его смешивали с зерном и хранили до весны, а засевая поля в Семик, возвращали его дух к жизни. [185]Хлебные нивы становились могилами родителей, почитались родовыми, окрестная земля превращались в родную. Плоть умершего возрождалась в колосе, зерне и праздничном каравае. Быть может, потому до начала XX века первый (последний) сноп нового урожая, следуя забытым верованиям, крестьяне обряжали в мужскую или женскую одежду. В последующие эпохи, вкушая на тризну зёрна поминальной каши, потомки приобщались к жизни предка, символически повторяя древнейший обряд. Остатки поминальной трапезы хранили до Радоницы-Семика, когда их также погребали, запахивая на ниве. Вероятно, прарусы верили, что душами, вознесшимися словно искры погребального костра, Сварог, засевает «небесную ниву», на которой они «прорастают» к новой жизни в виде звёзд. Следы сходных верований остались у древних греков в представлении о Ἠλύσιον πεδίον «Елисейских полях» («месте прибытия душ умерших» в вечную обитель).

Следующим по чести у прарусов было отправление умершего по реке, которая в своих далёких низовьях, за краем земли соединялась с небом. Предание воде было возможно лишь от весеннего половодья до ледостава и предполагало «сплавление» тела по реке на плоту, в гробу (в коробе из бересты, в корабле из выдолбленного древесного ствола). В зимнюю стужу умершего хоронили до времени в сугробе – снежном подобии гроба, на что указывает приставка су-, такая же, как в словах «суглинок», «сумерки», «сукровица» и др.

Ещё более низким по чину являлся обряд оставления умершего в чаще леса на стволе упавшего дерева «в жертву» сородичу-медведю, в которого, как считалось, вселялся дух покойника. Следы такого обряда ещё середине минувшего столетия сохранялись в среде сибирских охотников-староверов. Остатки плоти, «непотреблённой» медведем, переходили к меньшим обитателям леса и растворялись в его недрах, становились частью живой природы, а душа, следуя своей участи, постепенно освобождалась из-под власти лесных духов и возносилась к свету.

По-видимому, в течение продолжительной эпохи христианские обряды захоронения в земле несожжённых тел вызывали отторжение. Плутание нечистой (нечестивой) души, которой было суждено скрыться в земле, представлялось долгим коловращением, движением вверх-вниз в поисках избавления и восхождения в небеса. Эти неправедные души, пребывающие под землёй, вызывали ужас и назывались навьями, виями. Таковыми же считались проклятые небом заложные покойники – умершие от удара молнией или покончившие самоубийством. Их нельзя было предавать похоронам ни в огне, ни в воде. Трупы посмертных изгоев «не принимала» Мать-сыра-земля. Их души, пленённые подземными гадами , не могли освободиться от плоти, «залеживались» в ней. Заложные мертвецы преследовали людей, насылали засуху, бури, ливни и прочие бедствия. Считалось, что их погребение возможно лишь весною, на Семик – в Навий день, следовавший за Радоницей.

Возможно, в индоевропейской культуре колоколовидных кубков III–II тысячелетий до н. э., во время поминального обряда горшок-скудельницу с прахом сожжённого покрывали другим, чуть большим горшком наподобие колоба и водружали посреди святилища на столбе. Затем этот схрон переносили на общинный погост и оставляли над землёй на столбе или ступе, подобной древнеиндийской полусферической stūpa, изначально представлявшей собой могильное сооружение в виде кургана. [186]Схожий обычай погребения в схронах на столбах, видимо, существовал и у проторусов. Глиняный сосуд с прахом сожжённого помещали в выдолбленный сверху столбообразный бдын «бдящий», в буду, которая названием и видом соответствовала немецкому buode «шалаш, палатка». В Средние века над кладбищенским крестом сооружали лишь двускатный покровец, называемый го́лбец.

По свидетельству «Повести временных лет», ещё в XI–XII веках обряд похорон напоминал дохристианский: «И аще кто умряше, творяху тризну над ним, и по сем творяху кладу велику, и възложаху и́ на клад /костёр – ВБ/, мьртвьца и сожьжаху, и посемь, събравъше кости вложаху в судину малу, и поставляху на стълпѣ на путьх, еже творять вятичи и нынѣ. Си же творяху обычая кривичи и прочии погании, не ведуще закона Божия, творяще сами себе закон». [187] Повесть временных лет. С. 15. Древнерусское обрядовое веселье на похоронах основывалось на праотеческой вере в посмертное оживание души и резко отличалось от ветхозаветного обычая погребальных плачей. Ибн Даста в Х веке описывал похоронные обычаи русов, которые «при сожигании покойников предаются шумному веселью, выражая тем радость, что Бог оказал милость покойному (взяв его к себе)». [188]

В погребальном костре – земном храме свето-солнечного Сварога – тела умерших преображались, а души превращались в свет и пребывали в ирии до возвращения к жизни в новом обличье.