Валерий Байдин - Древнерусское предхристианство

Глагол рисовать одного корня со старославянским рѣ́зати «резать, царапать, проводить борозду» и близок по смыслу к слову чрътáти «чертить», происходящему от древнерусского чрѣстstūpa «резать» и обозначавшему «вырезанное на доске, прочерченное на бересте».

После маслопомазания и мирского пира начиналось девятидневное веселье – всеобщие гуляния, потехи молодых и забавы детей. Быть весёлым значило «пребывать в силе», «набираться сил», весельно жить означало «смело, дерзновенно, сильно». [295]Слово весёлый сопоставимое со здоровый «крепкий как дерево», происходит от индоевропейской основы * ṷes– «жить, пребывать», родственно с санскритским vásu «хороший» и латышским vęsęls «здоровый, целый». Обрядовое веселье неизменно начиналось с почитания божества и поминовения предков.

Вышивка. Русский север. XIX в.

Солнцеликая Мокошь олицетворяет живительную силу Весны, восседающей на паре коней, – образ утренней и вечерней зари.

В масленичных песнях сохранилось почитание Масленицы в качестве Гостьи:

Появление Гостьи — олицетворения пришедшей весны – «не пешей», а «на коне» означало небесное происхождение нового года. В Масленицу конь соотносился с солнцем, дневным светом и мужскими новогодними «огненными» обрядами, а корова с луной, ночью и женскими, «молочными» таинствами. На крестьянских вышивках Весна-Масленица изображалась всадницей с солнцеподобным ликом. Вместе с её приходом на землю возвращалась Мокошь – живительная сила солнцеликого Сварога, пробуждавшего Мать-сыру-землю. В эти дни жизнь мира и человека будто начиналось заново и всё происходило впервые. Перед каждым домом в знак обновления жизни сжигали старую солому из домов и хлевов. Долгожданной Весне жгли призывные костры, в её честь пекли солнцеподобные блины, возили в санях по селу горящее колесо на столбе, катанием с горок и круговыми поездками на лошадях стремились ускорить движение солнца, привлечь к земле его тепло и приблизить лето. На Масленицу поговаривали: «с горы скатились – с весной воротились». На всех пригорках ждали весеннего тепла, разводили костры, «помогая» земле оттаять и воспрянуть от зимнего сна:

Обрядовые катания продолжалось даже ночью и вовсе не считались забавой, всё были убеждены: кто прокатится дальше с горки — некогда уподобляемой «мировой горе » , – у того рожь и лён будут выше. Обязательной считалась езда по гостям верхом на лошадях и в санях «обозом», «съездом» или «околком» в десятки лошадей – из дома в дом и из села в село. Дети валялись по снегу, молодые, непременно парами, катались на санях и с ледяных горок, так же парами, их иногда зарывали с головой в снежной яме и спустя некоторое время откапывали: «хоронили» и «воскрешали».

Желание сберечь до следующей весны здоровье, силу и живительное действие Масленицы передавалось в песне «Уточка полевая». Почитаемая обитательница «трёх миров» утка, обращалась к празднующим:

Весенний припев лели-лели или люли-люли впервые появлялся лишь в разгар Масленицы. В течение праздничной девятины в мире происходил «перелом» от зимы к лету. В эти дни вновь начинали поминать весеннего соловья:

В этой и некоторых других масленичных песнях соединялись образы «мировой горы» и кладбищенской горки , на которой ждали вестей от прилетавших с юга птиц из ирия.

Важнейшим масленичным обрядом являлось почитание предков. Их поминали первыми блинами, молитвами и песнями на общем пиру, который завершался среди могил. Сырная горка знаменовала начало жизни, могильный холм – её конец и в то же время – место кресения «восстания» души из тела и восхождения в ирий. Кладбище, обычно располагавшееся на ближайшем к селу пригорке, носило множество названий (помимо приведённых выше): горка, горушка, горица, крутица, красница, город, городок, городище. Одно лишь их обилие говорит о всемерном почитании русами умерших. Масленичные яства приносили «в помин души» к святилищу и разжигали костёр, дрова для которого непременно собирали от каждого двора:

От масленичного костра зажигали смолистые сучья-свечи и разносили по могилам, которые поливали маслом и пивом, увенчивали блином, словно приобщая души предков к огню жизни и праздничным яствам. Вокруг святилища сооружали его подобие, снежный город – «ограду» из снегового вала со входом, обращённым к востоку. Сюда привозили в санях плетёное из соломы изображение Масленицы в белых одеждах и встречали хлебом-солью, как Гостью. По прошествии веков на бывших святилищах продолжали устраивать «снежные городки» со стенами и укреплениями, но уже в качестве забавы. Часто их возводили у реки, рядом с прорубью, купание в которой считалось молодецкой, «омолаживающей» доблестью. В последний день Масленицы снежный город непременно разрушался, как и всё, сотворённое в ходе древнерусских обрядов.

В дни весеннего равноденствия молодые начинали играть «в горелки» (от слов гореть и греть). Эти игрища – отголоски обрядов посвящения молодых в брачный возраст – продолжались всю весну и завершались на Купалу. Молитвы, обращённые к солнцу и священному костру, подчёркивали их взаимное уподобление: «Гори, гори ясно, чтобы не погасло!». Солнце, словно в ответ, грело всё сильнее и «зажигало» землю. В его лучах начинали «гореть», темнеть и таять, снега. На проталинах расцветали жарки, или первоцветы, распускались подснежники, на вербах «воскресали» от зимы пушистые почки. Впоследствии народная память связала окончание масленичной девятины с днём св. Марии Египетской (1-го апреля), называемой «Марья-зажги-снега».