Валерий Байдин - Древнерусское предхристианство

Сырная горка

Печёный хлеб

Сверху – обережный знак «креса».

Существуют свидетельства о выпечке для масленичного пира огромного, в рост человека общинного пирога. [277] По-видимому, первоначально он представлял собою прямоугольный сырный пирог с творогом и мёдом, покрытый косыми крестами-оберегами из теста, [278]и изображал Мать-сыру-землю или ниву — вспаханное и «оборонённое» поле. В течение десятков столетий эта священная идеограмма воспроизводилась на одежде и вышивках, в деревянной резьбе и росписях прялок. До наших дней масленичный обрядовый пирог сохранил свой первозданный вид. Его предполагаемое название * вартруша происходило от праславянской основы * ṷatr- , родственной авестийскому ātar – «огонь» и древнеиндийскому udáram «живот, чрево», оно соединяло представления об утробе «тёплом рождающем лоне» Матери-сырой земли и ватре «углях очага».

Символика масленичного застолья, в ходе которого разворачивался архаический миф о сотворении мира, воспроизводила образы «небесной реки» (древние индийцы называли её Раса, греки Галактика, а праславяне – Рось, Молочная река) и «мировой горы» (известной Ведам как «золотая Меру» и Авесте как «железная Хара»). Всеобщий пир в древности начинался утром, после восхода «молодого» солнца. Отголоски «миротворного» действа сохранились в одной из масленичных песен:

«Гору», с которой стекала небесная влага, воспроизводили стопы блинов, округлые сырные горки и такого же вида высокие печёные хлеба. Возможно, к образу «молочных вод», стекающих с горных вершин, восходят древние сказания о Беловодье. В северных землях, населённых русами, «молочная река» древности превращалась в снег, усыпавший «мировую гору»:

Во многих масленичных песнях пелось о сырной горе, которой селяне уподобляли снежные горки, устраиваемые на Масленицу:

Золотисто-белые цвета обрядовых блюд и напитков масленичного пира считались священными, небесные первоначала мира воплощали масло, сырная горка, сыр-пирог, блины, караваи, мёд, варёные яйца, сыворотка, медовая сыта, молочная водка, пиво, соль. Эти же цвета отражались в облике белокожих, светловолосых русов. Их происхождение также возводилось к первовеществу и божественным первоистокам бытия – небесному свету и злато-огненному солнцу.

Масленичные кушанья окроплялись «небесным млеком» и усырялись сметаной, будто стекавшей с небес. Куски от каждого блюда жертвовались Сварогу и духам предков (кумам), затем старейшины раздавали обрядовую пищу всем собравшимся на праздник. Пиршественный стол становился священным престолом. Сидящие вокруг него превращались в свидетелей таинства «творения мира» в память о его небесном происхождении. Со временем символика масленичного «пира на весь мир» стёрлась из памяти, однако его священные яства невозможно было забыть, и в христианскую эпоху их приготовление перенесли на пасхальную праздничную трапезу. К православной Пасхе были приурочены обычаи красить яйца в красный (кресный) цвет и выпекать высокие круглые хлеба – короваи, вид которых был изменён и перенесён на пасхальные куличи (от греческого копШкг «круглый, овальный хлеб»). Круглые пироги с творогом, украшенные сверху большим крестом из теста, до наших дней пекут на Пасху православные румыны. На Руси сохранился обычай готовить сырную пасху в виде масленичной сырной горки, но украшенной православными крестами. В древние времена для этого использовали деревянную сырницу или глиняный конусообразный сырник с отверстием внизу, [279]который в XX веке всё ещё называли творец сырный. [280]

В русских деревнях пели, напрямую связывая Масленицу и Пасху:

Следы таинства сотворения мира из молока остались в глубинах культурной памяти. Может быть, потому в России до наших дней существует благочестивый обычай не вкушать мяса и рыбы в течение всей Светлой седмицы. Пасхальный «сырный» пир у русских, украинцев и белорусов, по сути, лишь повторяет масленичный.

Архаическое триединство слова, обряда и образа предполагало существование сказания (мифа), сопровождавшего масленичный пир и объяснявшего его смысл. На стол приносили обрядовые блюда, и древний баян (боян) приступал к сказанию «о начале начал». Общий смысл его понятен: всё сущее произошло от священных истоков, душа родилась от небесного света, первовещество жизни и плоть человека – от звёздно-молочной реки, стекающей на «мировую гору» и наполняющей Сыру-землю…

Предположительно, отголоски этого повествования о происхождении мира и человека сохранились в «Голубиной книге» (изначально, по-видимому, Глубинной книге «древней, утаённой, выпавшей с небес»). Все Средние века её распевали «по памяти, как по грамоте» странствующие слепые сказители – калики перехожие. «Житие святого Авраамия Смоленского» упоминало о хождении «глубинных книг» на Руси с XII века, хотя их первые записи появились лишь в XV–XVI веках. К тому времени эти сильно христианизированные сказания испытали влияние византийской и русской «отречённой» литературы: «Беседы трёх святителей», «Слова святого Иоанна Богослова и др. [282]Некоторые образы «Глубинной книги» можно сблизить с ведийскими мифами о первочеловеке Пуруше, об устройстве «мира-света», о царе-мудреце, которого на Востоке называли Буддой, а в Европе – царевичем Иоасафом. Вопросно-ответная форма этой неписанной «книги» свойственна древнейшим произведениям мировой литературы: